Когда опускается ночь

— Да, ты очень любишь его, — продолжал священник. — Но возместит ли вся твоя любовь все то, от чего ему придется отказаться? Поначалу — пожалуй; однако настанет время, когда мир снова заявит свои претензии на него, когда у него появятся желания, которых ты не сможешь удовлетворить, тоска, которую ты не сможешь развеять. Подумай, какой тогда станет его жизнь — и твоя. Подумай о первом дне, когда у него зародится первое тайное сомнение в том, верно ли он поступил, женившись на тебе. Мы не властны над всеми своими порывами. И самый легкий характер знает моменты непреодолимого уныния, и самое храброе сердце не всегда в силах отмести сомнения. Дитя мое, дитя мое, сильно мнение света, глубоко коренится сословная гордость, а воля человека по меньшей мере слаба! Выслушай мои предостережения! Ради себя, ради Фабио — выслушай мои предостережения вовремя.

Нанина в отчаянии протянула руки к священнику.

— Ох, патер Рокко, патер Рокко! — вскричала она. — Почему же вы раньше мне не сказали?!

— Потому, дитя мое, что я лишь сегодня понял, что это необходимо тебе сказать. Но еще не поздно — никогда не поздно совершить доброе дело. Ты любишь Фабио, Нанина? Ты докажешь эту любовь, принеся ради него великую жертву?

— Я умру ради него!

— Сумеешь ли ты благородно исцелить его от страсти, которая станет гибелью если не для тебя, то для него? Покинешь ли ты Пизу уже завтра?

— Покинуть Пизу! — воскликнула Нанина. Лицо ее смертельно побледнело, она поднялась и отодвинулась от священника на шаг-другой.

— Послушай меня, — не останавливался патер Рокко. — Я слышал, как ты жаловалась, что тебе не удается найти постоянное место швеи. Ты получишь работу, если завтра отправишься во Флоренцию вместе со мной — разумеется, не одна, а вместе с сестрой.

— Я обещала Фабио прийти в мастерскую, — испуганно пролепетала Нанина. — Обещала быть к десяти. Как мне…

Она умолкла, словно ей стало трудно дышать.

— Я сам отвезу вас с сестрой во Флоренцию, — повторил патер Рокко, словно не заметив ее слов. — Я вверю вас заботам одной дамы, которая станет для вас обеих доброй матерью. Я ручаюсь, что у тебя будет работа, которая позволит тебе вести независимую честную жизнь, а если вам не понравится во Флоренции, обещаю перевезти вас обратно в Пизу всего через три месяца. Три месяца, Нанина. Это не долгое изгнание.

— Фабио! Фабио! — разрыдалась девушка, снова опустилась на скамейку и спрятала лицо.

— Это ради его блага, — спокойно проговорил отец Рокко. — Помни, это ради блага Фабио.

— Что он подумает обо мне, если я уеду? О, если бы я только умела писать! Если бы только могла оставить Фабио письмо!

— Разве я не подхожу для того, чтобы объяснить ему все, что он должен знать?

— Как мне покинуть его? О! Патер Рокко, как вы можете просить меня покинуть его?

— Я прошу тебя ничего не делать в спешке. Оставляю тебе время на раздумья до завтрашнего утра. В девять я буду на улице — и даже не стану входить в этот дом, если не буду знать заранее, что ты решила последовать моему совету. Подай мне знак из окна. Если я снаружи увижу, как ты машешь белой мантильей, я буду знать, что ты полна благородной решимости спасти Фабио и спасти себя. Больше я ничего не скажу, дитя мое, ибо сказал уже достаточно — если, конечно, не окажется, что я в тебе прискорбно ошибаюсь.

Он вышел, оставив ее горько рыдать. Неподалеку он повстречал Ла Бьонделлу с собакой — те возвращались домой. Девочка остановилась доложить, что благополучно доставила салфеточки, однако он лишь кивнул и улыбнулся ей и торопливо зашагал дальше. Разговор с Наниной оставил неприятное впечатление, и сейчас патер был не в настроении беседовать с ребенком.

Назавтра, примерно в половине девятого, патер Рокко отправился на улицу, где жила Нанина. По пути туда он заметил пса, который лениво трусил в нескольких шагах впереди него по мостовой, и одновременно увидел элегантную даму, которая шла навстречу. При ее приближении пес настороженно остановился, а когда она прошла мимо, зарычал и оскалился. Дама, со своей стороны, ахнула и брезгливо поморщилась, но грозный вид животного, похоже, не напугал и не удивил ее. Патер Рокко поглядел ей вслед с некоторым любопытством. Это была красивая женщина, и он восхитился ее храбростью.

«Этого рычащего зверя я прекрасно знаю, но кто же она?» — подумал он.

Пес был Скарамучча — он возвращался после очередного разбойного набега. А дама была Бриджида — она направлялась в мастерскую Луки Ломи.

До девяти часов оставалось еще несколько минут, когда патер занял позицию на улице напротив окна Нанины. Оно было открыто, но в нем не показывались ни она сама, ни ее сестричка. Патер Рокко в тревоге смотрел на церковные часы, которые как раз начали бить, — и вот бой стих, прошла минута-другая, однако никаких знаков ему не подали.

— Неужели она еще колеблется? — прошептал патер Рокко.

Едва эти слова сорвались с его губ, как за окном мелькнула белая мантилья.

Часть вторая

Глава I