Кофейные истории

Иными словами, добрый доктор предлагал сдать паренька в Управление спокойствия, а то и в Особую службу, чтоб уж наверняка, но Клэр предпочёл сделать вид, что ничего не понял.

– Я нахожу странным, что этот юноша даже не проснулся, пока вы зашивали его рану, – предельно мерзким тоном ответил он. – А также его цвет волос. И то, что мальчишку пырнули под лопатку средь бела дня. Но самое странное, доктор, что вы задаёте лишние вопросы, вам так не кажется? – и он улыбнулся.

Вообще-то Клэр в глубине души гордился своей улыбкой, считая её обворожительной. Однако многие, столкнувшись с нею в подобной ситуации, отчего-то бледнели, совершенно лишаясь сил и красноречия.

И любопытства тоже, что было весьма удобно.

Доктор взял деньги и ушёл. Прекрасный выбор, Клэр бы и сам так с удовольствием поступил, но дом-то был его, и подобранный на улице питомец – тоже. И под окном только-только зацвели бледные розы – подарок глупышки Ноэми, и тянулась к благоухающим бутонам, встав на цыпочки, другая Роза, самая лучшая, самая прекрасная на всём белом свете, пусть ей едва сравнялось шесть лет; а в самом дальнем и спокойном углу сада спала под землёй, укрытая фиалками и вьюнами, его Элизабет, слишком добрая для этого мира.

Бросить своих женщин Клэр не мог.

Со стороны кровати послышался шорох накрахмаленных простыней – зверёныш наконец очнулся, открыл глаза – издали, в скудном освещении, померещилось, что змеиные, с вытянутыми зрачками, но, без сомнений, именно что померещилось – и хрипло раскашлялся на вдохе. Клэр молча налил воды из кувшина и напоил мальчишку, ребром ладони проверяя, нет ли у того жара. Зубы лязгали о стеклянный край, как железные; кроваво-красные пряди, не просохшие после купания, липли ко лбу. Зверёныш косился то на окно, то на дверь.

– Сбежать хочешь? – равнодушно спросил Клэр. – Или ждёшь гостей? – по мгновенно расширившимся зрачками он понял, что угадал. – Вынужден признать, что хозяин я негостеприимный, а потому твоих приятелей не впущу, даже не рассчитывай на это. Да, и в моём доме больным и раненым полагается лежать в постели и лечиться, – добавил он занудно и, для усиления эффекта, щёлкнул пальцем мальчишке по лбу. – И возражений я не потерплю. Ты понял?

Медленно, очень медленно, точно не веря себе, мальчишка кивнул.

– Прекрасно, – расплылся Клэр в улыбке, от которой скулы сводило. – Тогда оставайся здесь и будь паинькой, а я пока спущусь ненадолго.

Оказавшись внизу, он сразу подозвал няньку – молодую, весьма уродливую женщину, зато достаточно сметливую и верную. Он приказал ей переодеть Рози для прогулки, собрать для неё пару платьиц про запас и добавил:

– Отведите девочку в особняк на Спэрроу-плейс. Я дам вам с собой записку, вручите её хозяйке, леди Милдред, а на словах передадите: «Это только на одну ночь». Вам ясно? Так выполняйте.

Просьбы всегда давались ему нелегко. Шантаж, интриги – пожалуйста, завуалированные угрозы – сколько угодно, лесть и ложь – без труда, любых сортов и видов. Но вот несколько простых, однозначных слов от чистого сердца… Он сам не заметил, как в конце, вместо подписи, нарисовал пару вишенок на ветке.

– Позор, – томно вздохнул он, откидываясь в кресле. Краем глаза поймал собственное отражение в блестящем боке чернильницы, поморщился. – Да, сущий позор. Но если кто меня и поймёт, то эта женщина.

Он отправил родную дочь буквально на съедение волкам – в дом, где о ней будут заботиться как о родной, а значит, пускать в библиотеку, где на полках полно тяжёлых книг, дозволять ползать по столу, пока хозяйка разбирает деловую переписку, играть с печатями, с языческими амулетами дикарей из Колони, с монетами, статуэтками, письмами и Небеса знают с чем ещё! Но одно было неопровержимо: там бы девочку никому не дали в обиду.

Даже тем, кто нынче ночью непременно – а в таких случаях его чутьё никогда не ошибалось – придёт за зверёнышем.

...когда дом опустел, стало быстро смеркаться. Клэр прихватил бутылку хорошего вина, карты и спустился на крыльцо, убедившись перед тем, что его подопечный снова забылся в глубоком сне, похожем на смерть. Вечером стало прохладно. Высокое небо казалось воистину бездонным и полыхало с края расплавленным золотом и злым багрянцем. Дул слабый ветер; слабо пахло вишнёвым дымом и сильно – вянущими розами из притихшего сада. Когда угас последний луч солнца, а пальцы у Клэра окоченели, у калитки появились двое, и при взгляде на эти долговязые нелепые фигуры волосы тут же встали дыбом.

«Соберись, Вишенка, – сказал он себе мысленно, продолжая противно улыбаться. – И не таких обыгрывали. А удача сегодня на нашей стороне».

Тот, что слева, был тощим, белобрысым и сутулым; вокруг него вились редкие мухи, а глубоко запавшие его глаза казались обведёнными углём. Тот, что справа, с гротескно длинными руками и мощной нижней челюстью, носил сплошь чёрное, застиранное до дыр, а его тёмные волосы курчавились и точно липли к голове… Издали ещё от него попахивало машинным маслом.

– Добрый человек, ты братца-то нам отдай.