– Снова этот хлыщ приходил, – добавляет в конце, словно между прочим. Ложка стучит по дну, царапает миску. – Сроку мне подумать давал три дня – а что тут думать-то… Слушай, может, мы Молли к родичам отошлём? На месяц-другой, покуда всё не уладится.
Маргарет кивает, не вслушиваясь. Мысли её далеко. Глиняная птичка тёплая, трепещет на груди, как живая – и страшно её держать при себе, и снимать не хочется. Ночь проходит почти без сна, и следующая тоже; чудятся вдали звуки пастушьей дудочки, но странные, будто надрывные – хоть вставай да иди за ними босиком… И чудится ей, что вырастают у неё крылья, и она летит сквозь крышу, в тёмное небо, и оттуда, с высоты, видит железные коробки на колёсах, а в коробках – людей, а дорога их ведёт к верещатнику. Последним плетётся тот, с крысиными глазками; Маргарет садится ему на голову да крепким птичьим клювом стучит по лбу.
– Сильней бей, сильнее, – слышится смех Лайзо. – Он заслужил.
Маргарет пугается и летит прочь, а колдун хохочет, машет ей одной рукой, а другой связывает дороги в узел, путает, как простую пеньковую верёвку.
Какой уж отдых, если такие сны!..
На третий день Маргарет устаёт маяться – вытаскивает из-под матраса тряпицу, вытряхает из неё горстку рейнов, своих собственных, припрятанных на чёрный день, и собирается в город, к доктору – авось лекарство для сна присоветует, от дурной головы.
А скоро праздник – улицы перед лавками подметают, площадь украшают, перед церковью полно попрошаек, и мелькает между ними то и дело рыжая Хильдина коса. По дороге то один кэб пронесётся, то другой; «гуси» мечутся по улицам и переулкам, нет-нет, да и выхватит глаз знакомый мундир. Маргарет идёт медленно – голова кружится, и городской шум и смрад кажется ещё невыносимее, чем обычно.
«Вот бы домой, – думается ей. – Там вереском пахнет, и прохладно так…»
Землицы – хоть и плохонькой, а своей – жалко до слёз.
– Тётушка, а тётушка! Глянь, уронила!
Маргарет оборачивается; нищий, маленький облезлый галчонок, протягивает ей шнурок с птичкой. Ничего не просит, но смотрит жалостно, и рука сама тянется к кошельку за мелкой монеткой.
– Вот спасибо, помог, – вздыхает Маргарет, плечом приваливаясь к фонарному столбу. И спрашивает, чтоб только потянуть время, чтоб немножко отдохнуть: – А что это нынче так шумно? Не случилось ли чего?
Нищий галчонок хватает монетку, улыбается щербатым ртом.
– А то ж! Из Бромли важные люди ехали, да по дороге заплутали, едва в болото не угодили! У одного, вон… лектрамабиль потонула! А другого до сих пор ищут!
На птичке – трещина, поперёк, от крыла до крыла, и видно на разломе тонкие косточки и пёстрое перо.
Маргарет гладит её загрубелым пальцем и отчего-то думает, что больше тот, похожий на крысу, к ним не подойдёт и про Молли ничего не скажет. Да и железную дорогу авось пустят кругом, по той стороне холма, вдали от верещатника…
До доктора она так и не добирается, а залежавшиеся под постелью монетки тратит – на кружку чая у разносчицы на рыночной улице, на яблоко в карамели, на красную ленту, на серебряную булавку – дочке в приданое. Дурнота постепенно сходит. К вечеру клонит в сон – саму по себе, без лечебных микстур, и никакие флейты-дудочки не мерещатся, а мужнины жалобы похожи сквозь дрёму на сказку. Ишь, чего выдумал – мол, откопал сегодня на огороде чудную шкатулку, понёс домой, чтоб открыть, да по дороге встретил паренька-гипси и продал ему находку за бесценок – за два гнутых рейна и чёрствую лепёшку.
– Как заворожил меня, ей-ей, – сокрушается муж. – Может, того, к «гусям»? Вдруг там клад был?
Мерещится ей почему-то впотьмах тот, зеленоглазый; смеётся беззвучно, сверкает зубами… как его бишь звали?
– Да ну их, – сонно мотает головой Маргарет. – Что из-за старья-то утруждаться? Тебя только на смех поднимут. Забудь. Легко пришло, легко и ушло.
– И то верно…
…Нынче улов небогат – медный браслет, два кольца, горсть монет. Но Лайзо доволен – работы было всего ничего, да и женщина, которая его попросила, славная оказалась, такой помочь – одно удовольствие.
– Хотя мать всё равно меня ругать будет, – бормочет он. – Может, домой пока не заглядывать? Да я ведь Илоро обещался…
Пальцы сами тянутся к мешочку на поясе; в мешочке – птичьи кости, камешки, комки глины. Для другого – мусор, для Лайзо – буквы, из которых складываются слова, видимые только ему. Он зачерпывает наугад, спрашивает, что его ждёт, и бросает на землю перед собой; потом вчитывается в узор.
Выходит бессмыслица.
Облака голубовато-серые, холодные, точно сталью блещут – к дождю. Лайзо улыбается, смотрит в небо.
– Жду не дождусь.
2 Уроки терпения (история Эллиса)