Кофейные истории

– Дорогая племянница, вы бредите… Как я могу отказать вам в помощи? Вы в своём уме? А вы, милочка, – обернулся он к дверному проёму, за которым послышался испуганный писк Мэдди, – если уж всё равно подслушиваете, то принесите хотя бы кофе для начала… А вы рассказывайте, что это за человек. Есть у меня, разумеется, кое-какие догадки…

Я с трудом удержалась от улыбки. Клэр был неисправим – прекрасно, изумительно, чарующе неисправим.

Мы, пожалуй, друг друга стоили.

А снаружи, вдалеке, уже слышался гомон множества голосов. Мадлен, Эллис, Юджиния, мальчики – все вместе, Паола, мои добрые подруги – Глэдис, Абигейл и Эмбер, Дагвортские Близнецы… Давно этот дом не видел столько гостей!

– Они все пришли из-за меня? – прошептала я недоверчиво.

Клэр закатил глаза.

– А вы, похоже, недооцениваете собственную значимость, дорогая племянница. Где же фамильная гордость Черри? Есть много людей, которым вы дороги – извольте хотя бы помнить о них.

…Снаружи, из полуоткрытого окна, доносилось благоухание жасмина. Из-за двери тянуло терпким ароматом кофе… а ещё чудился запах пороха и стали, очень-очень далеко. И вспомнилось вдруг, как Эллис говорил: «С прошлого нужно не спускать глаз, только зазеваешься – и оно тяпнет тебя за ногу, как оголодавший волк». Но будущее тоже зловеще щёлкает зубами вдали, а вся наша жизнь – узкая тропинка, что пролегает между двумя хищниками.

Но когда это Валтеры боялись диких зверей?

– Не страшно, – произнесла я едва слышно, как зачарованная, глядя на солнечный свет, пробивавшийся через ставни. – Не страшно…

– Так-то лучше, дорогая племянница, – чопорно кивнул Клэр.

В конце концов от самой себя и впрямь никуда не деться – от силы и слабости; от врагов и друзей; от собственных решений; от надежд и чаяний.

И это, право, очень обнадёживает.

Кофейные рассказы

1 То, что не чаешь найти (история Лайзо)

Он ждёт Маргарет на холме, за верещатником – красивый мальчик, ослепительно красивый, ах, и такой юный!

«Сколько ему, – думает она. – Восемнадцать, девятнадцать? Вряд ли больше. Что он о жизни-то знает, такой… Этакий…»

Солнце разрумянило его бледный лоб и щёки, ветер запутался в смоляных волосах; глаза – точно буковый лист на просвет, точно болотная вода, если смотреть с самого-самого дна. Он улыбается, поглядывает искоса, прикусывает травинку; ворот алой рубахи распущен, амулеты на кожаных и конопляных шнурках издали похожи на женские бусы.

От вереска в цвету тянет сладостью; в горле першит; жарко.

«Зря я сюда пришла».

– И не торопишься же ты, – улыбается вдруг он. – Птицы ещё с утра мне про тебя напели. Ну, рассказывай, что у тебя за беда.

И – смотрит. Вот просто смотрит, а ясный полдень будто меркнет, и холодеет, и оборачивается январской ночью, и за плечами у этого, зеленоглазого, чудится Маргарет густая, страшная тень. И как-то сразу делается спокойно: если уж он не справится с её горем, то кто?

– Я Лайзо, – добавляет он. – Лайзо Маноле.

Говорить с ним легко, как пустым очагом – вылетают слова в дымоход, и ищи их потом… Маргарет рассказывает о своём доме, небогатом, но уж какой есть; о муже, за которого вышла не по любви, да как-то пообвыклась, притерпелась; о старшей дочери, что прошлой весной овдовела, и о младшей, которой о женихах и думать рано. А ещё – о земле, и пусть её немного, зато вся своя; о железной дороге, что хотят пустить мимо холма, по верещатнику; о том, что много за участок не дают – по правде сказать, совсем мало дают, спасибо, что не бьют пока.

О том, что кто-то пристрелил овцу прямо на пастбище.

О том, что муж ходит мрачнее тучи, после того как в пабе к нему подсел городской франт с мерзкими крысиными глазками и посоветовал не упрямиться.

– Дочка у вас красивая, – говорит Маргарет, и сердце у неё сжимается. – Дочка красивая, а за землю всё равно никто больше не даст. Так и сказал.

Лайзо Маноле прикусывает травинку, ведёт стеблем по губе.

– Крысиные глазки, значит… Ну, с крысами управляться я мастер. За три дня твою беду отведу.

Маргарет в чудеса не верит – и всё-таки спрашивает:

– Сколько возьмёшь?

Он улыбается, и болотная зелень в глазах делается темнее.

– Не бойся, последнего не отниму. Отдашь мне то, что не чаешь найти в своей земле.

…в себя она приходит уже у подножья холма; оборачивается, ищет взглядом алую рубаху среди разнотравья – и не может отыскать. В кулаке, сжатом до боли – глиняная птичка на конопляном шнурке. И вот тогда Маргарет наконец-то верит: и впрямь колдун, не соврала ведь Хильда-швея, даром, что рыжая! Не соврала!

День проходит как в тумане, всё валится из рук. Похлёбка подгорает, шитьё не ладится – игла колет пальцы, и так маетно на душе… Когда муж возвращается домой, то сразу замечает новую подвеску, но верит простецкому вранью – мол, на дороге нашла, когда к колодцу ходила. Садится к столу; ест, не чувствуя, кажется, вкуса; рассказывает, что услышал за день.