Кофейные истории

Элси долго кутается в шаль, хотя в доме совсем не холодно; прибирает кружево – славно выходит, как изморозь на окне, как взаправдашний иней. Не-Артур за стеклом исчезает. Он никогда не показывается в присутствии Ноэми или её красивого, ласкового мужа. Наверно, боится их.

Хотела бы Элси быть рядом с ними всегда – хоть кружевной шалью на плечах у подруги, хоть тонкой вышивкой на манжетах у её супруга…

– Стать бы белой кошкой и качать бы колыбель… – напевает Элси, складывая крючки, и бездумно прижимает руки к животу.

Нет, про колыбель думать нельзя. Если ли б только тогда, хоть один раз, Артур бил не так сильно...

Колокольчик звенит второй раз, поторапливает. Элси спускается вниз, стараясь не видеть, не замечать, как следует за ней от окна, по стыку между стеной и потолком, серая тень.

…так страшно; так ненадёжна защита.

Завтракать вместе с Ноэми и её мужем – это не привилегия, а лечение. От страха, от слабости, от дурных мыслей.

Опаздывать нельзя.

Двери прикрыты; через узкую щель доносится островатый запах поджаренного бекона и сливочно-сладкий – каши. Вкусы у супругов разнятся; Ноэми вот обожает острое и солёное – не для леди пища, и её страшный братец не устаёт на это ворчать, если заглядывает в гости. Сладкая каша – для мужа, хотя он в присутствии гостей, в особенности строгой своей матушки, храбро уверяет, что тоже-де не прочь попробовать что-нибудь поострее.

А Элси честно любит всё.

У дверей она замирает; не затем, чтоб послушать, нет, просто мешать не хочет, если тем двоим хочется поворковать. Однажды ей случилось уже войти, когда муж целовал Ноэми в шею, за ухом… Ох, и стыдно было.

Артур её никогда так не целовал – и не спрашивал, хорошо ли.

– …и Гинни наконец вернём домой, а то она уже, верно, забыла твоё лицо, – щебечет Ноэми – шутит.

Видно, у неё хорошее настроение нынче.

Вот и славно.

– Не удивлюсь, если забыла, – так же весело откликается её муж. – Зато вот Рэйвена, готов спорить, прекрасно помнит. Может, им и правда пожениться? Будут вдвоём наводить ужас на врагов отечества: один – репутацией, другая – строгим взглядом… Или наоборот?

Ноэми смеётся, словно услышала невероятно смешную шутку. Элси переступает с ноги на ногу; не хочется портить им веселье; завтрак подождёт.

Славные, думает она. Какие славные, за что ж вы мне такие…

– Главное, чтобы всё получилось, – мрачнеет Ноэми вдруг.

– А если мне попробовать разузнать… по-своему?

После этих слов воцаряется особая, напряжённая тишина.

Элси делает шаг назад; колеблется облако мрака, нелепый туманный клок под потолком.

– Кыш, – тихо говорит она ему, этому не-Артуру.

– Не вздумай, – отвечает Ноэми супругу. И голос у неё ломкий, сбивчивый. – Он мертвец, а мертвецы – моя забота. Наберись терпения. Главное сейчас – найти его тело. Оно где-то неподалёку, иначе бы он не заполучил такую силу здесь, не смог бы натравливать на нас всех этих людей… Мы его найдём. Мертвецы тоже любят поболтать, я с ними каждую ночь разговариваю… Мы его найдём, точно. Ну же, Иден, миленький, улыбнись. Не пугай меня.

Элси думает, что, верно, не следует сейчас заходить; может, они поцелуются сейчас, а у неё наверху кружева лежат, так и просят их доделать. Она пятится, по шажочку, по полшажочка, а потом разворачивается – и оказывается нос к носу с не-Артуром.

С Артуром.

– Попалась, – обнажает он в улыбке кривые зубы.

Элси страшно. Очень страшно, но кричать не получается.

…особняк колеблется под порывами злого ветра, как ветхая хижина, как сухая трава.

Теперь он рядом всегда, её кошмар, её погибель. Почти всегда: когда Ноэми вместе с Элси, не-Артур исчезает, но подруга, даже самая лучшая, не может оставаться рядом всегда. Ночью она возвращается к себе, а именно по ночам-то и происходит самое скверное.

Не-Артур ложится на кровать; запах, руки, слова – всё как настоящее, и боль настоящая тоже.

Элси не может отвернуться, даже пошевелиться.

Он охватывает потными ладонями её шею и сжимает.

– Послушай меня хоть раз, паршивка. Ну? Мало тебе?

Иногда постель по утрам мокрая. Это стыдно.

Кружева больше вязать не получается – руки дрожат, путают нитки, рвут. Горькие лекарства не помогают, не дают спокойного сна. Да и не различить уже, где кошмарное наваждение, а где явь… В солнечном луче кружатся пылинки, опускаются на паркет; в тени, в углу стоит не-Артур и ухмыляется.

– Иди сюда, милая жёнушка, – скалит он кривые зубы. – Иди сюда. Хочешь, я тебя утешу? Ляжем вместе… Хочешь, я тебя поцелую?

Он стоит далеко, но Элси чувствует его руки на шее; щёки мокры от слёз.

Не могу, думает она, не могу.

Боль в груди становится резкой, невыносимой; Элси скрючивается на полу, чувствуя, как что-то ломается внутри.

Когда она снова встаёт, это уже другое существо… Нет, просто оболочка, кукла.

Сомнамбула.