Некий священник в храме святой Люсии после непродолжительной беседы лично с маркизом Рокпортом – «
И – спрашивала священника о том, что бывает после смерти с тем, кто заключает договор с демоном.
– Бромлинская Гадюка, какой я её знал, не верила ни в демонов, ни в святых, – помрачнел Эллис, когда в разговоре с ним зашла речь об этой странности. – Ну, глупо было б предположить, что смерть Лотты её никак не изменила… И всё равно я с трудом могу поверить в то, что произошло. Покончить с собою – выход не для Фрэнсис Марсден. Она бы точно попыталась забрать с собой на тот свет хотя бы меня.
Спину точно сквозняком обдало; я поёжилась, вспомнив невольно сцену на мосту.
– Что ж, люди меняются, и никто не может предположить, на что способна женщина, доведённая до отчаяния… Особенно мать, потерявшая ребёнка. Но скажите, Эллис, – осторожно продолжила я, со всем тщанием подбирая слова. – Вы не заметили ничего необычного перед тем… перед тем, как Фрэнсис Марсден лишила себя жизни?
На лицо его набежала тень, точно он попытался припомнить что-то, некий ускользающий образ – и не сумел.
– Кажется, нет… Впрочем, подождите, – нахмурился детектив и с усилием надавил пальцами себе на виски, как тогда, на мосту. – Тогда на мгновение вдруг почудилось, что между мной и Фрэнсис промелькнула некая тень, и… и я услышал голос Лотты, как наяву. Наверное, в голове помутилось от тумана, – добавил он, отворачиваясь.
– Наверное, – согласилась я.
…Той ночью мне снился престранный сон. Я видела Лотту – Шарлотту Марсден. Она сидела на краю обрыва, простоволосая, облачённая в мужскую одежду. Ветер раздувал её локоны; сильно пахло гарью; из пропасти поднимался багровый жар, огневеющее марево, и оттуда, из пламени, тянулись костлявые, измождённые руки, перепачканные жирной сажей, шарили по краю обрыва… тянулись к Лотте.
– Как ты думаешь, – произнесла вдруг она, не оборачиваясь. – Во мне было хоть что-то хорошее?
Я вспомнила рассказ Эллиса и хотела покачать головой... но сказала почему-то:
– В каждом человеке есть что-то хорошее. Или по крайней мере что-то настоящее.
Она кивнула, а затем спросила снова:
– Как ты думаешь, Эллис меня любил?
Здесь в ответе сомневаться не приходилось.
– Да. Всем сердцем.
Мне почудилось, что Лотта фыркнула; кажется, моя уверенность её позабавила.
– Пусть так… И скажи ещё вот что: как ты думаешь, что там? – и она указала на огненную пропасть.
Язык точно к нёбу присох.
– Я… я не знаю.
– Тогда есть повод взглянуть, – откликнулась Лотта и вскочила на ноги, отряхивая колени от сора.
Потом она полуобернулась ко мне – на лице у неё блеснуло что-то, как роса – и прыгнула с обрыва, прямо к костлявым рукам, к жуткому багровому пламени…
Но не упала в него, а просто исчезла – вспыхнула, как сгорает на небосклоне падающая звезда.
…Когда я очнулась, то за окном занимался рассвет. Из окна немного тянуло затхлостью и гарью, верно, от Смоки Халлоу. Было удивительно тихо: не пели птицы в саду, молчали автомобильные моторы, даже редкие прохожие – и те передвигались абсолютно бесшумно.
Туман схлынул с города, унося с собою тревожные миражи и пугающие иллюзии.
Лето едва подбиралось к середине; впереди были самые жаркие, самые томные дни, самые яркие цветы, пламенные закаты и тёплые ночи.
Целая жизнь…
Всю следующую неделю «Старое гнездо» пользовалось необычайным вниманием светских сплетников, профессиональных репортёров и безудержных романтиков. Новости о том, что поймана особа, угрожавшая Мэдди, разошлись едва ли не по всей столице за считаные дни. Подробностей, впрочем, никто не знал, но каждый отчего-то находился в полной уверенности, что враг проявил исключительную подлость и коварство, и если б не храбрость и острый ум детектива Эллиса, то не миновать большой беды; во всём этом чувствовалась невидимая рука Особой службы, но дядя Рэйвен лишь пожимал плечами и говорил с улыбкой, что это «осы» должны выразить благодарность нам за избавление от Фрэнсис Марсден и за то, что попутно удалось обнаружить тайные пути контрабанды в Бромли.