Кофейные истории

Справа громыхнуло, словно пар сорвал крышку с кипящего котла; Лайзо и его противника разметало в стороны друг от друга, чудовищный тесак гулко шлёпнулся на камни плоской стороной и задребезжал. Но и Лайзо едва не уронил свой нож и, похоже едва устоял на ногах, тряся головой, и из носа у него закапала кровь.

Мои руки дрогнули – и, уловив момент слабости, беловолосый торжествующе рванулся ко мне…

…чтобы через мгновение повалиться на мостовую со сломанной шеей.

Джул стоял над ним, вытирая пальцы платком с вишенкой, вышитой в углу; выражение лица оставалось спокойным, безразличным, но в глубине потемневших глаз горел жутковатый огонёк удовлетворения.

– Я с вами поседею, дорогая племянница, – послышался рядом голос Клэра, и почти сразу же я очутилась в горячих, но чересчур крепких объятиях. – Вы целы?

Святые Небеса, как же у него колотилось сердце!

– Да… – выдохнула я, зажмуриваясь, а когда вновь открыла глаза, то Лайзо уже разделался со своим врагом и привалился спиной к стене, тяжело дыша и утирая кровь с лица рукавом.

– Уже хорошо, – откликнулся дядя, поглаживая меня по плечам. – За ваше безрассудство я выбраню вас позже, а пока давайте просто порадуемся, что все живы. Отдайте-ка револьвер, слишком опасная игрушка для благовоспитанной девицы… Вот так.

– Живы? – возвысила голос Фрэнсис Марсден; тот же ветер, что сносил клочья тумана от реки прочь, раздувал парусом её чёрные вдовьи одежды, искажая силуэт. – Это легко исправить. Всё верно, Эллис, вы хорошо меня знаете. Но даже если демоном мне не быть, продать демону душу я могу. А для того чтоб избавиться от одного предателя и одной распутной девки не понадобится даже этого.

И она наставила на Эллиса пистолет.

От неожиданности я разжала пальцы, и револьвер, вместо того чтоб оказаться в руках у Клэра, упал на мостовую куда-то к нам под ноги. Клэр выругался, пытаясь его нашарить, Фрэнсис с щелчком взвела курок…

Но не выстрелила.

Перед Эллисом, распахнув руки, как крылья, стояла давешняя странная девица из сна, кудрявая, как Мэдди, но явно младше, и одетая вдобавок как мальчишка, с кепи, лихо сдвинутым на затылок.

Вот только лицо у неё на сей раз было видно, а глаза пылали багровым пламенем, как у демона.

– Только попробуй, – звонко произнесла она.

Те самые слова, что Фрэнсис Марсден сказала Эллису, когда он пытался совершить самоубийство.

И она их тоже, без сомнения, вспомнила.

– Лотта?

– Только попробуй, – повторила девица. – И тогда ты мне…

Что она сказала, я не расслышала. Зато прекрасно услышала Фрэнсис Марсден. Безумно расхохотавшись, она пристроила дуло пистолета у себя под челюстью…

Прогремел выстрел.

Безжизненное тело в чёрных одеждах повалилось через перила в Эйвон, чьи воды в этом месте были мелкими и грязными. А на мосту остался Эллис, который выглядел так, словно увидел призрак… И Мэдди, так и стоявшая перед ним с руками, распахнутыми, словно птичьи крылья.

«Померещилось? – промелькнуло у меня в голове. – Или нет?»

Ответ, впрочем, мы вряд ли узнали бы когда-то.

Другой загадкой стали трупы пособников Бромлинской Гадюки, седого и кучерявого. Одному свернули шею, другому перерезали горло, если не ошибаюсь – и оба тела исчезли до того, как на помощь подоспели изрядно опоздавшие «осы» и «гуси».

Но работы им хватило и без того.

Даже после того как Фрэнсис Марсден отошла от дел, в подчинении у неё осталось немало людей – и некоторые весьма доходные предприятия. Как совершенно незаконные, вроде притонов и публичных домов, замаскированных под пабы и гостиницы, так и существующие на вполне легальных основаниях: две ювелирные мастерские, небольшая спичечная фабрика на дальних окраинах Бромли, склад в порту и три дома по кромке трущоб, сдаваемые в аренду по комнатам. Морячки же, допрошенные в Особой службе, поведали вдобавок о двух каналах контрабанды, по которым поступало в столицу оружие и чжанский опиум – этим Фрэнсис Марсден продолжала заниматься лично, не доверяя управление даже самым приближенным к ней особам… Размах, конечно, был совсем не тот, что в прежние времена, да и интересовали её теперь только деньги, а не власть и не слава, как раньше. Исчезли толпы прихлебателей; она разогнала своих любовников – а прежде, поговаривали, немало смазливых и неразборчивых в средствах молодых людей прошло через её дом. Казалось, что Фрэнсис потеряла интерес ко всему – к удовольствиям, к развлечениям, даже к самой жизни…

И лишь одно место на протяжении десяти лет она посещала с неизменным упорством: кладбище, где была похоронена её единственная и любимая дочь, Лотта.