Заметил – и оттолкнул меня так, что я оказалась спиной к стене дома, а сам рывком отшатнулся, уклоняясь от удара мясницким ножом такой величины, что им, пожалуй, можно было бы лошадь на ходу разрубить. Противником его оказался коренастый человек, одетый в чёрное рваньё; гротескно длинные руки едва не волочились по земле, а мощная нижняя челюсть выступала вперёд, как у гориллы из географического атласа Лиама. От мужчины несло машинным маслом; его курчавые волосы выглядели грязными, точно приклеенными к голове.
Увы, ловкостью он Лайзо не уступал, а силой так и вовсе превосходил.
Подавив дрожь, я кое-как сумела достать из сумки револьвер – и вовремя, поскольку появился ещё один враг. Долговязый, сутулый, совершенно седой, он был настолько худ и измождён с виду, что, казалось, едва держался на ногах; глаза его словно точно очерчены углём. Двигался он непредсказуемо, рывками, а вокруг него вились мухи, как над навозной кучей.
К счастью, меня он угрозой не посчитал – и сразу рванулся к Лайзо.
Опрометчиво с его стороны.
– Стоять, – скомандовала я резко севшим голосом. Револьвер у меня в руках чуть ходил из стороны в сторону, но в такую большую целью попасть было несложно. – Бросьте нож и не вздумайте делать глупостей.
Сердце колотилось в горле, словно собиралось выпрыгнуть наружу; когда нож звякнул о мостовую, выпадая из скрюченных пальцев, от облегчения я едва сама не рухнула в обморок, туда же, на грязные камни.
«Неужели это всё?» – проскочила мысль.
Но тут мимо меня – и мимо Лайзо, с трудом удерживающего своего противника на безопасном расстоянии – промелькнуло что-то тёмное, двигавшееся совершенно беззвучно. Я держала на прицеле седого верзилу и просто не могла позволить себе отвлекаться, а потому с опозданием осознала ужасающую истину: то была Фрэнсис Марсден собственной персоной.
Облачённая в траурное платье, пошитое, несомненно, у мадам Оноре; не слишком высокая, но и не низкая; с волнистыми волосами, убранными в простую причёску, так, чтоб ни одна выбившаяся прядь не мешала обзору…
Я видела Бромлинскую гадюку только со спины, но, судя по тому, как резко напрягся Эллис, лицо её не сулило нам ничего хорошего.
– Как ты посмел, – произнесла Марсден отчётливо и ясно, несмотря на плотный туман, словно приглушавший все звуки. – Как ты посмел… как ты
Эллис оттолкнул Мэдди, заставляя её отступить к нему за спину; я думала, что он промолчит – но он ответил, отрывисто, точно задыхаясь:
– Шарлотте не нужны заступники. Она поступила – и всегда поступала – так, как считала нужным. Найдите в себе силы, чтобы уважать её выбор.
Седое страшилище, которое я держала мушке, вдруг дёрнулось – и непостижимым образом стало ближе. Так, что можно было разглядеть каждый кровеносный сосуд в помутневших глазах и крылышко каждой из мух, с жужжанием вьющихся у него над головой.
Горло у меня пересохло от ужаса; палец на спусковом крючке точно окостенел.
«Это точно смертный человек?»
Будто угадав мои мысли, седой – или же просто светловолосый? – широко ухмыльнулся, демонстрируя слишком уж белые и острые зубы.
– Сказала же, не двигаться, – прошептала я.
Между нами оставалось два или три шага, не больше.
Послышалось утробное, словно бы звериное ворчание, и противник Лайзо ловко отпрыгнул в сторону, зажимая глубокий порез на боку. В тумане чудилось, что жидкость, пропитывавшая его одежду, и та, что стекала по лезвию ножа, была густо-чёрного цвета, как машинная смазка. Мерзкая промышленная вонь стала сильнее, но теперь к ней примешивался лёгкий запах вербены.
А между тем, Фрэнсис Марсден продолжала говорить, и с каждым словом силуэт её искажался всё сильнее, то принимая очертания большой птицы, то вовсе размываясь… А может, то были проделки тумана, который пришёл в движение из-за ветра с Эйвона.
– После того как ты погубил Лотту, я мечтала разодрать твоё поганое горло вот этими самыми руками, – прошипела она. – И позволила тебе жить только по одной причине: чтобы ты страдал. За твоё предательство смерть и покой – слишком мягкое наказание. Ты должен был чувствовать боль, всё время, каждую секунду. Как я. Как Лотта.
Несомненно, она хотела уколоть этим, Эллиса, но его ответ был не болезненным и не полным страха за свою жизнь или за Мэдди… а усталым?
– Вот в этом и разница между вами, – вздохнул детектив, потирая виски с усилием. – До демона вам далеко, Фрэнсис, уж простите мою прямоту. Вы сожалеете, сомневаетесь, склонны обвинять в своих бедах других людей и колебаться. Шарлотте вы и в подмётки не годитесь. Уж она-то никогда не сомневалась в своей правоте… И ничего не боялась. И если что и уважала в других, то вот эту верность самому себе. Я не передавал её, Фрэнсис. И я, и она – мы всегда поступали так, как считали правильным, и я, и она. Но вы, наверное, не поймёте.
Из груди у Фрэнсис Марсден вырвался жуткий хрип… А потом случилось сразу много всего одновременно.