Книга формы и пустоты

На первый взгляд это вроде бы правда, но с точки зрения книги не так все просто. Потому что, на самом деле, кто кого пишет? Это старая головоломка про курицу и яйцо, Бенни. Подумай сам. Мальчик пишет книгу или книга пишет мальчика?

Интересно, как ответил бы на этот вопрос Беньямин. Он завершает свое эссе о книгах, которыми владеет, впечатляющими словами: «Собственность – это самые интимные отношения, которые только могут быть у человека с вещами. Не они в нем обретают жизнь; а он сам живет в них».

На это нам нечего возразить.

42

Аннабель сидела на кухне неподвижно, как камень, глядя себе под ноги. Время от времени она поднимала голову и шептала, обращаясь к дверце холодильника:

– Поговори со мной… Если тебе есть что сказать, пожалуйста, скажи мне это…

Потом она ждала. За кухонным окном копошились в мусоре крысы. Или кошки. Или скунсы. Стихотворение не менялось.

пой мать-боль

ниже наш мальчик штормит

безумный мотив море печали

Она уже давно не пела, но Кенджи, конечно, помнил. Ему нравилось, как она поет, и он всегда знал, когда у нее что-нибудь болело. Вот только насчет остальной части стихотворения у нее уже не было уверенности. Возможно, Бенни прав. Возможно, лучше было бы «Безумный мальчик мотив печали / ниже море штормит», но лингвистическая путаница, как ей казалось, еще больше доказывала, что эти строки сложил Кенджи. Он так толком и не освоил английский, но ему всегда удавалось донести смысл, а иногда выбранные им слова были красивее, несмотря на ошибки.

– Скажи что-нибудь, – велела она холодильнику. – Неужели ты не видишь, что мне нужна помощь!

Она подождала еще немного, но магнитики не отвечали. Аннабель посмотрела на часы и медленно встала.

Вернувшись в свой «центр управления полетами», она быстро погуглила и нашла то, что ей было нужно, затем позвонила в 911. Аннабель сказала диспетчеру, что ей нужно подать заявление о пропаже человека, и ее соединили с дежурным полицейским по имени Хоули. Глубоко вздохнув, она спокойно объяснила, что ее сын сбежал. Они с сыном поссорились, и он…

– Когда вашего сына видели последний раз, мэм? – перебил ее полицейский.

– Вы имеете в виду, когда я его в последний раз видела? Примерно около семи. Или в половине восьмого. Да, как-то так…

– В семь тридцать сегодня вечером?

– Да, он…

– Мэм, для подачи заявления о пропаже человека нужно выждать двадцать четыре часа. Вам придется подождать до завтра, а потом прийти в участок…

На этот раз она его перебила.

– Извините, офицер, – сказала она, глядя на веб-страницу на экране. – При всем моем уважении, должна сказать, что мой сын несовершеннолетний. Ему четырнадцать лет, и у него диагностировано психическое заболевание. Если я не ошибаюсь, двадцатичетырехчасового ожидания для сообщений о беглецах и пропавших детях в возрасте до восемнадцати лет не требуется. Насколько я понимаю, ребенок с психическими отклонениями должен автоматически классифицироваться как «пропавший без вести в критическом состоянии». Как вам известно, Национальный закон о помощи в розыске детей от 1990 года предусматривает…

– Имя?

– Что, извините?

– Как зовут вашего сына? Имя, фамилия?

– Оу. Бенджамин Оу.

– Бенджамин О… Как дальше?

– Оу, офицер. И все. Фамилия Оу.

– Так. Произнесите по буквам, пожалуйста, – попросил он, и Аннабель произнесла. Потом она назвала дату рождения сына, его рост и вес. Затем вкратце рассказала о событиях, которые предшествовали его уходу. О кухонных магнитах она умолчала. Она описала, во что Бенни был одет и как он выглядит.

– Он красивый мальчик, офицер. Он смешанной расы, наполовину азиат, у него оливковая кожа и каштановые волосы от отца, а веснушки на носу и немного кудрявые волосы от меня. У отца волосы были идеально прямые. Он японец. Наполовину кореец. Он уже умер.

– Какие-нибудь особые физические приметы или особенности речи?

– Ну, он маленький для своего возраста. Хоть он и подросток, у него еще не было настоящего скачка роста. Но у него есть несколько прыщей на подбородке и на лбу. – Аннабель понимала, что прыщи Бенни не были чем-то уникальным, но они успокаивали ее именно тем, что были нормальными. Она назвала полицейскому имя доктора Мелани и вкратце пересказала диагноз.

– Может ваш сын обратиться за помощью к своему врачу, социальному работнику или в группу поддержки?

– Нет, определенно нет.

– У вас есть предположения, куда он мог пойти?

Аннабель подумала о Библиотеке, но там ночью закрыто. Потом она вспомнила их переулок и трансвеститов в усыпанных звездами шортиках.

– Нет.

– Есть ли у него какие-нибудь друзья или родственники – кто-нибудь, у кого он может оказаться?

Она подумала о Максоне и девушке с резиновой уточкой.

– Я не знаю, – пробормотала она, и полицейский, как ей послышалось, вздохнул. – Извините…

– Не могли бы вы сообщить имя и номер телефона его дантиста?

– Дантиста? Но зубы у него в порядке, офицер. Он чистит зубы каждый день, и на его последнем осмотре дантист даже сказал… – Тут до нее дошло. – Ой!

Дежурный услышал испуг в ее голосе и мягко сказал:

– Это просто формальность, мэм. Мне нужно бланк заполнить. Не волнуйтесь.