Княжья доля

«Значит, я все-таки прав, — с досадой подумал епископ. — А вот теперь пойдет просьба о гривнах. Хотя постой-ка, — спохватился он, — князь ведь уже отказался от них. Тогда что еще ему нужно от церкви?»

Он вновь нахмурился, с подозрением глядя на Константина.

— Что же еще?

— Сам ведаешь, владыка, земель у меня немного, да и деревень тоже, а у меня обо всей рязанской земле душа болит. Потому надо, чтоб такое учинил мой брат князь Глеб. Ну а глядя на него и меня, и остальные не захотят ударить в грязь лицом, тоже приступят к строительству.

— Та-ак, — протянул епископ. — А я-то для чего тебе потребен?

— Ко мне он может и не прислушаться. Не отец ведь я ему, а брат, к тому же младший, — смущенно пожал плечами Орешкин. — Зато если с этим к нему подойдешь ты, да еще заметишь, что князь Константин уже дал свое согласие, то… — И вопросительно уставился на владыку.

Тот некоторое время настороженно взирал на своего собеседника, пристально вглядываясь в него, затем на всякий случай уточнил:

— И все?

— Вот теперь все, — простодушно улыбнулся Константин.

«Получается, сызнова у меня промашка, — подумал епископ. — Чист помыслами сей бугай. Даже чудно. Неужто господь в одночасье его просветил?»

Правда, он сразу же припомнил кое-что и, предположив, что князь лишь заговаривает ему зубы, чтобы заставить его забыть про спорную Алешню, тут же заикнулся о ней:

— А про деревеньку-то, коя Житобуду неправедно передана, яко мы с тобой решим?

— Каюсь, отче, великий грех на мне, — склонил голову Константин. — И все мед хмельной повинен. Но вину свою в ближайшие пять дней исправлю непременно, вот только с Купавой дозволь погодить, владыка Арсений. — И Константин умоляюще уставился на седого епископа. — Ведаешь ли, как тяжко с грехами расставаться, да еще разом — и мед не пить, и дела богоугодные править.

— Это оправданием быть не должно, — немедленно посуровел епископ. — Сумел нагрешить, сумей и покаяться.

— Да я о другом, — поправился Константин, чувствуя, что лобовая атака не удалась и надо действовать похитрее. — Порешил я посуровее себе наказание учинить, дабы соблазн сплошь и рядом близ меня был, а я чтоб на него не поддался и искус сей диавольский давил в себе еженощно и ежечасно.

— Вон как, — изумленно воззрился на князя епископ и сразу же вспомнил себя, только на десяток-другой лет моложе, сделав уверенный вывод, что такого соблазна он бы одолеть не смог.

Нет, если кратковременно, то да, но хватило бы его от силы на два-три дня, а дальше… И он осторожно поинтересовался:

— А хватит ли духа, княже Константине, желания сии бесовские превозмочь?

— Вот уже три месяца выдерживаю, — развеял, хоть и не до конца, опасения своего собеседника Орешкин. — Вроде как епитимия, только я сам ее на себя наложил.

«Никак и впрямь за ум взялся», — мелькнула мысль в голове Арсения, и он решил согласиться, поставив условие:

— Быть по сему, княже, но токмо ежели проведаю я, что обет свой ты порушил, тогда уж снисхождения не жди.

— Благодарствую, отче. — И Константин радостно склонился для поцелуя к сухой, почти невесомой старческой ладони, затем помог старцу подняться со стула и проводил до двери, которую уже распахнул с другой стороны князь Глеб, осеняя себя крестом и почтительно склоняясь перед Арсением.

На выходе епископ, что-то вспомнив, остановился и обернулся к Константину.

— Чуть не забыл по стариковской немощи. Ты уж там повели княжича свово языческим именем более не кликать. Ну куда это годится — Святослав какой-то. Ни в одних святцах нет. Коли нарекли при крещении Евстафием, стало быть, так и величать надлежит.

Этого, к своему стыду, Константин даже не знал. Оправдывало его в собственных глазах лишь то простое обстоятельство, что знаком он с мальчишкой был, по сути, всего лишь пару месяцев. К тому же и супруга его, несравненная Фекла, называла сына лишь по крестильному христианскому имени и никак иначе.

Конечно, имя Святослав звучало несравненно красивее, нежели Евстафий — полумонашеское, отдававшее даже на слух запахом ладана и церковной плесени, но не спорить же с епископом из-за такой ерунды, и Константин, не возражая, утвердительно кивнул в ответ, твердо решил, что уж тут поступит наоборот.

На том и закончилось первое свидание властей светской и духовной.

— А ты молодцом, — заявил князь Глеб, крепко обнимая брата и широко, хотя и несколько театрально улыбаясь, показывая, как он рад долгожданной встрече. — Я, признаться, спужался, — продолжил он. — Признаться, опаска была, что не выдюжишь козла старого, терпежу не хватит речи его молельные выслушивать, ан нет, ошибся. Ну да что ж мы тут яко два ангела неприкаянных?..

Он весело подмигнул и широким жестом гостеприимного хозяина пригласил Константина за стол, который уже спустя каких-то десять минут расторопные слуги сервировали от и до.

Перед тем как приступить к трапезе, Глеб, торжественно указав на иконостас, патетически воскликнул:

— Поклянемся же на иконах, брат, пред лицом господа бога нашего, что не покривим душой друг перед другом и поведаем одну токмо правду — всю до самой капельки!