— Жаль, что слово тебе дал, — вздохнул Константин, постепенно остывая, — а то бы все заново переписать заставил. Ну да ладно. Но впредь пиши только правду. Она, родимая, конечно, не всегда красотой блещет, зато все по-честному. А здесь у тебя только поначалу правда указана. — Он нахмурился, но мучительные усилия результатов не дали, и дата, указанная Пименом в первых строках описания героического сражения князя с лесными татями, из возмущенной бессовестным враньем головы выскочила напрочь. — Ну-ка, зачти еще раз начало, — нашел Костя выход из положения, и монашек тут же послушно забубнил:
— В лето шесть тысяч семьсот двадцать четвертое, в месяц студенец, в день Касьяна злопамятного поиде княже Константине на охоту близ Переяславля Резанскаго, и тамо…
Больше Константину ничего не было нужно. Он на полуслове повелительным взмахом руки прервал чтеца, заметив назидательно:
— Тут только и правда, а далее — лжа.
Пимен открыл было рот для очередного возражения, но, коли князь ничего не желает слышать, а предлагает по случаю позднего времени отправиться по постелям, оставалось только закрыть его, так и не произнеся ни слова.
Впрочем, дедушка русских журналистов не расстроился. В конце концов он все-таки настоял на своем, доказал князю свою правоту, раз тот все оставил как есть, хотя, конечно, кое в чем, наверное, был прав и Константин.
Но тогда как совместить лепоту слога и убогую скудость повседневной правды, которая почти всегда либо ужасна, либо скучна, либо еще как-нибудь, но почти никогда величия не имеет?
С этими тягостными раздумьями Пимен и уснул.
Константин же еще долго лежал без сна.
Быстро сделав в уме соответствующие вычисления, он теперь напрягал память, старательно выуживая оттуда жалкие крохи познаний, которые либо относились к этому году, либо произошли накануне него или слегка погодя.
Как назло, ничего путного не вспоминалось.
Нет-нет, сведений была масса, но все больше о зарубежных событиях. Англия, скажем, со своей Хартией вольностей, Испания, Франция, особенно южная, Германия, Италия с римскими папами, а вот Русь…
С нею все обстояло куда сложнее. Опять-таки по другим княжествам Константину все же припомнились несколько ярких событий, но с Рязанским ситуация обстояла не в пример сложнее.
Отчаянная борьба за независимость, которую вели местные многочисленные правители с грозным князем Владимиро-Суздальской Руси Всеволодом III, по прозвищу Большое Гнездо, прервалась четыре года назад в связи со смертью последнего.
Независимость рязанцам отстоять удалось, хотя заплатить за это пришлось дорого.
Однако все это было уже в прошлом, а вот ныне…
Неужто и впрямь затишье? Хотелось бы верить. Во всяком случае, Константин так и не припомнил ни строчки о южной украйне Киевской Руси.
Вроде бы имели место какие-то там походы на мордву, но это же мелочи, а что-либо существенное вспомнить так и не удалось. Прямо тебе тишь да гладь, да божья благодать.
Продолжил он терзать свою память и в ладье, хотя лишь в самом начале пути, невпопад поддакивая Доброгневе, которая через полчаса, видя, что глаза у князя неудержимо закрываются, тоже замолчала, продолжая задумчиво глядеть на Константина и при этом успевая время от времени то заботливо подоткнуть стеганое одеяло, то поправить медвежью шкуру, наброшенную для тепла, дабы лежащего под нею больного, упаси бог, не просквозило.
Пока он спал, она так и не отошла от его изголовья, ласково поглаживая тоненькими пальчиками густой медвежий мех, надежно укрывающий русобородого здоровяка.
В глазах ее, непривычно задумчивых, явственно светилась нежность и любовь, которую испытывают младшие сестры к своему старшему брату — всемогущему великану.
К брату, умеющему и знающему решительно все на свете, за чьими могучими плечами так легко укрыться от нескромных взоров ребят-сверстников и с которым не страшен ни один охальник.
Именно поэтому она совершенно не задумывалась сейчас о том, чем может грозить ей самой предстоящая встреча с суровым рязанским епископом, абсолютно не страшилась ее и не терзалась какими-то сомнениями.
А зачем?
Отныне у нее есть защитник и заступник, который всегда и везде придет на выручку, защитит от любой беды и напасти, убережет и спасет, и нет такой силы, которую он не сможет превозмочь на своем пути.
Во все это Доброгнева поверила так же свято, как в обязательный восход солнца, а потому повода для каких-либо волнений у нее попросту не было.
Возможно, ее сердечко никогда не распахнулось бы столь широко и доверчиво перед Константином, если бы не целое нагромождение удивительных событий в ее жизни.
Причем мелькали они в последнее время с такой стремительной скоростью, не только молниеносно меняясь, но и разительно отличаясь друг от друга, что и человек поопытнее, чем она, растерялся бы под их натиском.
Немудрено, что сознание ошеломленной девочки, прожившей всю свою сознательную жизнь в лесной глуши и внезапно оказавшейся вовлеченной в этот бурный водоворот, инстинктивно принялось искать защитника и покровителя, который не замедлил появиться.