Ключ от дома

Темнота не отвечала. Татьяна Дмитриевна подумала, что от такого человека, как Роман Федорович, не будет ни толку, ни помощи, а потом стало стыдно, что она рассматривает людей прагматично, что не видит дальше шкурных интересов и что обвинять Романа Федоровича она не имеет права, сама не лучше.

"Пойду, — решила она. — Если ничего не случится".

Глаза сына, источавшие жуткую тоску, его согнутая спина, злой прищур Юли, белые бантики Насти — все возникло в ее воображении одновременно. Ей показалось, что с Алексеем что-нибудь случится. Потом добавились отсутствующий Сашин взгляд, когда та спускалась по лестнице со второго этажа, после совещаний с умершим братом, наглая ухмылка юного Жени, который еще в школе не ставил в грош мнение окружающих, и приняла твердое решение:

"Пойду. Надо отвлечься. С чужими бедами не больно…"

Похоже, темнота была согласна. Оставалось решить значительный вопрос.

"Что дарить-то? — Ее озарило: — А Наташу попрошу — собачий пояс свяжет. Они люди немолодые, пригодится".

Обсудив тему и придя к выводу, она поднялась, и захотелось первый раз за долгое время рассмеяться: не стоило возмущаться Сашей, видимо, это их семейное — проводить совещания с невидимками. А может, правду сказала Наташа — это надо лечить. Но Татьяна Дмитриевна отметила, что после беззвучного обсуждения стало легче, словно откуда-то пришла поддержка.

Она притянула бумажку и пометила в списке: "Собач. пояс у Наташи, девочкам шокол.".

На другой день Татьяна Дмитриевна зашла к сестре, и Наталья Дмитриевна, услышав о найденном дедушке, вспомнила, что семейные фотографии лежат у нее в шкафу. Пришлось долго искать потрепанный пакет из черной бумаги, потом они бережно просматривали пожелтевшие карточки и распрямляли заломанные уголки, потому что пакет хранился у Натальи Дмитриевны в небрежении — между полотенцами и пододеяльниками. Но, растроганно переворошив груду карточек, сестры обнаружили, что нет ни одной фотографии, где запечатлен был дедушка.

— Жалко, — вздохнула Татьяна Дмитриевна и спросила: — Ты со мной поедешь… хоронить-то?

У Натальи Дмитриевна перспектива не вызвала энтузиазма, она скривилась.

— Не знаю. Далеко?

— Тверская область.

— Не знаю, не знаю. Посмотрим. Дел много. — Она задумалась. — Хорошо, что адрес остался и ты там живешь. А если бы разъехались — никто бы не нашел.

— Не сохранился адрес, — сказала Татьяна Дмитриевна. — Улица поменялась, другая была.

— Ну! Что улица? Улицу найдут по архивам, а людей за это время перетрясли — как иголку в стоге сена искать. И не будут…

Татьяна Дмитриевна разглядывала сестрину комнату свежими глазами, как будто раньше не видела, и ей по-новому увиделся жеманный и трогательный беспорядок: раскиданные повсюду бантики, ободки для волос, цветные журнальчики с улыбающимися певичками. Во всем были какие-то судорожные потуги, имитация интенсивной дамской жизни, но Татьяне Дмитриевне отчего-то захотелось плакать и жалеть сестру, лишенную — из-за банального воспаления — возможности иметь детей. Погиб дедушка, воображая, наверное, какие будут у него внуки, а внуков или нет — как у сестры — или никчемные уродились…

Внезапное уныние сестра истолковала по-своему и, отвлекая Татьяну Дмитриевну от дурных мыслей, углубилась в тему вязания пояса.

— На ее-то, извините, талию, никакой пояс не натянуть, и петли не рассчитать, — сказала она, представив могучие Лидочкины формы. — На пуговицах сделаю. Если что — пускай перешивает.

Татьяна Дмитриевна согласилась. Она не рассказала сестре впечатления о воображаемом дедушкином присутствии в их перестроенном доме — чтобы не подвергаться насмешкам или осторожному состраданию. Впрочем, она не была уверена, что ее не обманывают собственные чувства.

— А знаешь, — сказала Наталья Дмитриевна напоследок, — бабушка очень его любила.

Татьяна Дмитриевна уныло вздохнула, услышав от сестры очередные фантазии на любовную тему. Ей подумалось, что кто о чем, а вшивый все о бане… и что в сестрином возрасте можно успокоиться и не поминать через слово амурный бред.

— Правда-правда, — Наталья Дмитриевна заметила скептицизм собеседницы. — Я не говорила. Я маленькая была тогда, не понимала. Смотрю, что фотографии на стенах, и говорят: это, мол, дедушка. А с нами дедушки нет. И спросила как-то у бабушки: где он? Н-да… — Она печально сникла, восстанавливая перед глазами картины прошлого, и сделалась чем-то похожей на бабушку, когда та была в глубокой старости. — Ты ж бабушку помнишь? Она приветливая была, веселая. А тут замолчала, съежилась… губы посинели… жалкая такая стала… и тихо так шепчет: "Убили…"

Представшая картина была тяжелой, и Наталья Дмитриевна поморщилась и отмахнулась.

— Да… жалко, фотографий нету.

Татьяна Дмитриевна молча кивнула.