Хроники преисподней

Несмотря на все приготовления, бежать пришлось с бухты-барахты, сломя голову.

Лагерная молва донесла, что с Попова острова удалось удрать нескольким заключенным. Это было гораздо легче, чем удариться в бега с Большого Соловецкого острова, потому что, как уже говорилось, Попов остров был соединен с материком узкоколейкой, а Большой Соловецкий находился в нескольких десятках километров от ближайшего берега.

– Фуфло, – тянул Камыш, – все равно поймают. Сдуру винта дали. Никуда они в тайге не денутся. Их первый встречный помор повяжет и сдаст.

Яшка-Цыган смотрел на вещи не так мрачно.

– Чего это повяжет, – спорил он, – какой резон туземцам сдавать братву?

Оказалось, что резон прямой. За информацию о беглеце местным жителям выдавалось хорошее вознаграждение ха́вчиком[41]. Учитывая, что Север – место голодноватое, для многих этот хавчик был как манна небесная.

И хотя бежали не с их острова, а совсем из другого места, Загорский понял, что гайки завинтят всюду, а, значит, ждать больше нельзя.

В тот же день он зашел к Алсуфьеву и велел к вечеру быть готовым. Арсений лишь молча кивнул, как будто речь шла о чем-то совсем незначительном. И снова Загорский не понял, а хочет ли тот вообще бежать и не надумает ли в самый ответственный момент пойти на попятную. Впрочем, это был тот редкий случай, когда лишние размышления могли только помешать делу. Нестор Васильевич решил, что наперед все равно не угадаешь, так что оставалось только надеяться на лучшее.

Со временем для побега Загорскому повезло. Во-первых, в этот вечер давали платное представление, а это значило, что вся почти администрация пойдет в театр. Во-вторых, в сегодняшнем спектакле Загорский не играл, то есть мог совершенно законно отсутствовать на рабочем месте.

По просьбе Нестора Васильевича подполковник Рудый должен был подготовить авиетку к вылету, а вечером под каким-нибудь предлогом вызвать к ангару Коровина. Здесь, по плану, Загорский должен захватить пилота, вместе с Алсуфьевым сесть в аэроплан и, угрожая пилоту ножом, заставить его взлететь.

В плане этом была одна деталь, не дававшая Загорскому покоя. Выходило, что они с Арсением бегут, а Рудого оставляют в лагере.

– Точно ли нельзя бежать вчетвером? – пытал он подполковника.

Тот только головой качал отрицательно. Это «Фарман-Милитэр», он и трех-то с трудом потянет. На колени к пилоту он, Рудый, сесть не сможет, а трое на пассажирском сиденье – это будет полная потеря равновесия.

– Да ты не беспокойся за меня, Нестор Васильевич, – говорил подполковник. – Я уже здесь попривык. Место тихое, сытное, никто меня не трогает. А чем я, калека, буду на воле заниматься? К Маше все равно не поеду, не хочу жизнь ее инвалидной своей судьбиной заедать. Тогда чего – на паперти побираться? Русскому человеку в последние годы чем только не приходилось кормиться, но это, уж ты меня прости, перебор. Так что летите со спокойной душой, и дай вам Бог…

О том, что будет с Рудым после их побега, Загорский старался не думать. Наверняка же начнется расследование. А ну как вскроется, что подполковник им помогал?

– Как же, помилуй, вскроется? – удивлялся Рудый. – Вы же все улетите, а я что – сам на себя клепать буду? Ты мне напоследок только синяк побольше поставь на физиономию – как будто я тебе препятствовал, а ты меня на пол свалил.

Загорский обещал поставить синяк не только большой, но и совершенно безболезненный, чем совершенно успокоил Рудого.

Однако почти с самого начала все пошло не так. Когда стало смеркаться, они с Арсением направились к ангару. Почти сразу Загорский почувствовал, что за ними кто-то следует. Обернувшись, разглядел в сумерках знакомый силуэт и, не удержавшись, тихонько выругался.

– Куприн, – громко сказал Загорский, – какого черта вы тут делаете?

Филер, видя, что обнаружен, подошел к ним. Глядел он, по обыкновению, одновременно дерзко и заискивающе.

– Куда это вы, ваше превосходительство? – спросил он, с подозрением поглядывая на Алсуфьева.

– По делам, – сухо отвечал Нестор Васильевич. – А тебе-то что?

– А то, что есть у меня подозрение, что вы без меня решили сбежать, – сходу выпалил Онисим Сергеевич.

Загорский нахмурился: что за глупости взбрели ему в голову. А вот и не глупости, заспорил филер, никак не глупости. Что это у них за узелки в руках, а?

– Переезжаем в пятую роту, – отвечал Нестор Васильевич. – Там тоже актеры живут.

Но Куприна обмануть было трудно. Что вдруг? И почему вечером, под покровом темноты?

– Потому что днем были заняты, – раздражаясь, отвечал Загорский.

Куприн закрутился, как уж на сковородке, повизгивая от обиды, стал говорить, что его превосходительство обещал, его превосходительство слово давал, а теперь хочет бросить несчастного Куприна. А он-то его превосходительству верил, как отцу родному, на все ради него был готов. А теперь вот, глядите, надуть хотят бедного человека. Как не стыдно, а еще действительный статский советник!

Внезапно подал голос Алсуфьев.

– Что мы с ним лясы точим, – проговорил он без всякого выражения, – давайте просто голову ему отвернем.