Хроники преисподней

Действительно, нельзя было играть втемную со всем миром. Сейчас от позиции Парижанина зависела сама жизнь Нестора Васильевича и потому лучше было бы рассказать ему правду. Не всю, разумеется, но хотя бы ту ее часть, которая объяснила бы, чего ради он лезет на рожон.

Решив так, Загорский больше не сомневался и сказал Мише, что он и сам вполне может прижмуриться вслед за своими предшественниками. Если, конечно, не поймет, кто заказал убийство. Два подряд убийства объединены одним обстоятельством – оба убитых – актеры, и оба играли одни и тез же роли. Теперь их роли играет Загорский. Меньше всего он хочет стать третьим покойником.

По мнению Нестора Васильевича, к убийствам мог быть причастен Шурка Старый – не зря он сразу после смерти Калитина пытался бежать из лагеря. Главная сложность в том, что медлить нельзя, Шурку могут кончить прямо на Секирке. Вот поэтому надо попасть в изолятор как можно быстрее.

– А про театр вы подумали? – спросил Парижанин. – Про спектакли, премьеры? Как мы тут без вас?

– Надо изобрести такое нарушение, за которое посадят всего на день, – отвечал Нестор Васильевич.

– Да нет такого нарушения, – отвечал Миша. – В Секирку сажают за серьезные проступки, вроде побега или злостного отказа от работы. Месяц – минимум.

Нестор Васильевич думал с полминуты, разглядывая темные небеса, потом снова посмотрел на собеседника.

– Тогда вот что, – сказал он. – Я совершу самое безобидное правонарушение, за которое отправляют в Секирку. Меня посадят, а вы на следующий день пойдете к Васькову и попросите за меня, упирая на то, что без меня спектакль не состоится.

– Ага, – кивнул Миша, – и сам присяду туда же.

– Не присядете, – отвечал Загорский решительно, – вам Коган поможет. Васьков к нему прислушивается.

Глава седьмая. Змеиная нора

Секирная гора на Большом Соловецком острове возвышалась над окружающим пейзажем почти на 80 метров. Расположенный на ее вершине храм во имя Архангела Михаила с маяком на колокольне виден был издалека и вызывал содрогание даже в самых бесстрашных сердцах – именно здесь располагался мужской штрафной изолятор или, попросту, Секирка. Рядом с храмом стоял скит, приспособленный под канцелярию. С трех сторон Секирку окружали три сторожевых будки.

– Если есть ад на земле, то это Секирка, – напутствовал Загорского-Громова Миша Парижанин. – Сейчас им командует дьявол по фамилии Антипов. Имейте в виду, что послаблений от него не дождешься, а вот пулю в лоб – запросто. У Секирки два яруса. На верхнем – строгий изолятор, но вас туда не поведут. Оба яруса разделены на три отделения: общая камера, одиночные и «особые» – в особых получше, туда можно попасть за деньги. Если хотите, устрою.

– Не нужны мне особые, – с досадой отвечал Загорский, – что я узнаю, сидя один в отдельной камере? Мне как раз общие нужны.

– А если Шурка в строгом изоляторе сидит? – спросил Парижанин.

– Ну, уж из общего я как-нибудь в строгий попаду, – легкомысленно заметил Загорский.

– Я бы на вашем месте не торопился, – покачал головой Миша. – Только в самом крайнем случае. Да и вообще, все это глупость несусветная. В лагере ваша жизнь копейку стоит, на Секирке за нее и ломаного гроша не дадут. Сами же на тот свет ломитесь.

– Ничего, – отмахнулся Нестор Васильевич, – вы с Коганом меня вытащите…

Впрочем, это было легче сказать, чем сделать. Это Загорский понял, когда за ним с чудовищным лязгом закрылась дверь Секирного изолятора.

Судя по ледяному холоду, наполнявшему бывший храм, а ныне тюрьму, здесь никогда не топили. Впрочем, от холода была все-таки некоторая польза: не так воняла параша – бочка с испражнениями, стоявшая прямо там, где раньше был алтарь.

Излишним тут, видимо, считался и солнечный свет, поскольку окна в храме были наглухо забиты щитами, так что в камерах стоял вечный полумрак.

Охрана обыскала Загорского и отняла у него пиджак и фуфайку, оставив в одной рубашке и брюках. Однако ему еще повезло: он видел, как наверх, в строгий изолятор волокли заключенного, сняв с него все, кроме белья. По совету Когана никаких личных вещей, кроме одежды, бывшей на нем, Нестор Васильевич с собой не взял – их все равно тут же бы и отобрали.

Более всего удивило Загорского отсутствие нар. На чем же спать? Неужели прямо на полу? Ну, хорошо, сейчас весна и сравнительно тепло, а что же зимой? Да, впрочем, и весной на каменном полу можно запросто подхватить воспаление легких. И если больного не переведут в санчасть – а его, конечно, не переведут – песенка его спета. Да, между нами говоря, и в санчасти его могут не спасти. Не поторопился ли он нырнуть в этот ужас? Может, стоило подойти к расследованию с другой стороны?

– Здорово, братва, – жизнерадостно сказал Загорский. – Кто тут у вас мазу держит?