Хороший сын

Ну, тебе виднее, отвечает Леннокс. Когда мы скоро научимся подключаться напрямую к мозгу другого человека, это ты тоже будешь называть сплошным обманом? Представь: вот ты охрененно трахаешься и к твоему сознанию подключаются другие, чтобы испытать те же ощущения, порно уже никогда не будет таким, как прежде, если ты мало-мальски умеешь трахаться, можешь сказочно разбогатеть. А когда можно будет подключаться к чужой памяти… Представь: я подключаюсь к твоей голове, БЗЗТ, БЗЗТ, БЗЗТ, БЗЗЗЗТ, чтобы посмотреть, с кем ты вчера развлекался, и мне все видно, и я все чувствую, я ведь так смогу прочувствовать весь секс, который был у тебя в жизни. Не конкретно у тебя, а вообще.

А звук коляски Йохана – обязательный элемент? – спрашиваю я.

Звук будет другой, говорит Леннокс.

Не-не, ты не просто так изобразил звук коляски, ты ведь сейчас рассуждаешь о том, чем занимается Йохан? О том, что он хочет сделать? Ты вчера за ужином об этом рассказывал. Он собирается считать из моей головы воспоминания о детстве Бонзо. А теперь он, судя по всему, попытается к тому же выяснить, где бриллианты. Сорок лет назад он еще разъезжал по архиву в инвалидной коляске, а сейчас он компьютерный гений, который может залезть другому человеку в голову.

За сорок лет многое может поменяться, говорит Леннокс. И еще непонятно, как далеко он успел продвинуться. Но только подумай, к чему все это может привести. Представь, что скоро можно будет продавать непосредственные ощущения или торговать воспоминаниями. Когда-то это произойдет, лет двадцать-тридцать назад уже были фильмы на эту тему.

Ты же меня прямо сейчас туда везешь? – спрашиваю я.

Да, но ты посмотри на это в широкой перспективе, говорит Леннокс. Что тогда останется от нас? Если нас можно будет считать до конца, у нас самих не будет больше ничего своего. Если мы сможем покупать воспоминания, будем ли еще существовать мы сами?

Кто знает, отвечаю я. В принципе Леннокс говорит о смерти «я», о смерти иллюзии «я», меня, как квазибуддиста, такие вещи должны интересовать. Есть только мысли, но это не мои мысли. Только ощущения, но это не мои ощущения.

Та сцена в архиве, когда Де Мейстер у окна шпарил Е5. Если бы мы все тогда могли подключиться к его голове…

То нас бы разорвало на кусочки, говорит Леннокс.

Наверное, он прав.

А ты бы разрешил? – спрашивает Леннокс. Разрешил бы залезть к себе в голову?

Мне же и так это предстоит, отвечаю я, мы же именно ради этого и затеяли все это путешествие?

А про себя я не уверен, говорит он. Вот представь, если бы я только что ответил: какая сцена с Де Мейстером, о чем ты, какое окно, что за Е5? А потом бы я смог погулять у тебя в памяти, чтобы прочувствовать твое воспоминание, – и тогда бы я, наверное, вспомнил и сам, но чье бы это тогда было воспоминание, мое или твое, или у меня вдруг окажется два воспоминания, импортированное из твоей памяти и активированное свое?

Не знаю, говорю я, думаю, что эти два воспоминания получилось бы удерживать в голове отдельно, меня больше волнует, можно ли будет одолженные таким образом или купленные воспоминания потом удалить из памяти или они останутся у тебя на всю жизнь.

Тоже правда, замечает Леннокс.

Какое-то время мы сидим в тишине.

Разворачиваемся назад?

Чего? Леннокс оглядывается на меня.

Еще не поздно вернуться, говорю я.

Нет, сейчас уже нельзя, отвечает Леннокс, слишком уж многое я тебе выболтал. Да ладно тебе, не напрягайся так.

Ну, утешил, говорю я. Разве ты не имеешь в виду то, как рассказываются истории, как мы передаем свои истории другим и вбираем в себя чужие, разве ты не говоришь всего-навсего о том, как устроена литература?

Леннокс кидает на меня удивленный взгляд: о литературе? А, ну да, я же тут с писателем сижу.

Я улыбаюсь, непонятно, кого я сейчас пытаюсь успокоить, Леннокса или себя. Может, я убаюкиваю себя, сведя все к той же литературе, нужно будет подумать об этом, но сейчас я вижу перед собой только Де Мейстера, его пальцы в живом мраморе бедер Е5. Потом я еще приходил в это общежитие, стоп, не еще, до этого я там не бывал; потом я как-то пришел в это общежитие и посмотрел изнутри наружу, на четвертый корпус. Как же это было, когда именно, почему я не могу подключиться к своей собственной голове, чтобы исследовать свою память, разве такое применение не будет гораздо функциональнее, чем бродить среди чужих воспоминаний?