Хочу быть как ты

– Что она у него в рот периодически берёт! – торжествующе воскликнул Витя.

Я встал с досок, на которых мы сидели, и прошёлся взад-вперёд. Мне внезапно сделалось обидно за Пушкина. Не то чтобы я хотел ограничить солнце русской поэзии в поисках сексуального разнообразия и стремления вырваться за пределы привычных поведенческих паттернов, вовсе нет! Но что позволено младой венецианке – сиречь залезать без спросу в штаны к нашему всему, то никак не может быть позволено спустя без малого два века какому-то озабоченному дегенерату со скверным дыханием и паскудными усишками под шнобелем. Пока я обдумывал, что бы такое сказать коллеге, чтобы его словом убить насмерть, он, усмехаясь, наблюдал за мной, а потом спросил:

– Как ты думаешь, а она в рот берёт?

Я только вопросительно посмотрел на него – спрашивать у него что бы то ни было и вообще вступать в диалог я уже не то что не хотел, а был не в силах. И тут вдруг меня осенило: да вот же, сама судьба мне преподносит сейчас способ решить мою главную проблему сегодняшнего утра!

– Кто она? – спросил я, изобразив недоумение.

– Ну, Даша! – воскликнул Витя и уточнил, видя моё продолжающееся недоумение: – Которая со строителями гуляет! Которая с нами сейчас ходила на берег дельфинов смотреть!

Ну, слава те господи, вот и разъяснилась одна из основополагающих загадок этого бытия. Теперь я знаю, как её зовут. Сбылась, как писали классики по другому поводу, мечта идиота.

Утомлённый общением с Витей, возвращению Эдуарда с лопатами я обрадовался, как узник Аушвица не радовался появлению советских солдат-освободителей.

Дядя Ваня расставил нас на ямы – я исхитрился встать так, чтобы дядя Ваня и Эдуард были между мной и Витей – и мы начали копать. Сюрпризы, однако же, не кончились. Вдруг появилась, откуда ни возьмись, завхоз-кастелянша с тарелкой в руке.

– Вы пропустили завтрак, мол-лодой человек! – закричала она издалека и, подойдя, сунула тарелку мне в руки. – Нельзя работать на голодный желудок!

– А и правильно! – поддержал её дядя Ваня. – Пер’куси, а потом работай. Не пер’кусимши – какой ты работник?

Я стоял с тарелкой в руке и не мог понять, какого чёрта происходит на свете. К тому же начал накрапывать мелкий дождь. Может, по случаю первого апреля, это всё очередной бесхитростный розыгрыш, и котлета в тарелке – из резины, а макароны – из бумаги? И как только я сломаю зуб, из кустов повыскакивают строители во главе с полковником и начнут ржать, показывая на меня пальцем?..

Но нет, всё оказалось настоящим, хоть и весьма остывшим. Я впихнул в себя еду и сдал назад пустую тарелку Зинаиде Максимовне, которая всё это время стояла статуей рядом со мной, готовая, подозреваю, накормить меня насильно, если я буду и дальше изображать из себя героев лорда Байрона.

Ладно, Байрон Байроном, но чем же, товарищи, объяснить эту таинственную страсть, которую ко мне возымела почтенная старушенция Зинаида Максимовна? Право, я бы уже не удивился, если бы она вдруг достала из чулка зонтик и держала его надо мной, покуда сердешнай не покушает. Не забыть спросить у Гарика, что происходит. Только где-нибудь на нейтральной территории, не в комнате 29. А то знаю, чем закончится. На территории Гариков такая опрометчивая вещь, как задавание дурацких вопросов, даром не проходит.

Зинаида Максимовна удалилась с осознанием выполненного долга, и мы работали весь оставшийся день без происшествий. Чахлый южный дождик то прекращался, то снова начинал моросить, но ни разу, сволочь, не набрал такой силы, чтобы можно было объявить перерыв в работе и, сославшись на погодные условия, закрыться в своей замечательной комнате, закутаться с носом в одеяло и открыть уже, наконец, Достоевского.

* * *