Хамелеонша

Вскоре я совсем выбилась из сил – мокрый подол хлопал о ноги, в груди и горле горело. Запыхавшись, я влетела на площадку в дальней и, по-видимому, самой старой части парка. Здесь доживал свой век скульптурный ансамбль, неся стражу вокруг солнечных часов, выступающих из центра и полузаросших травой. Всё дышало запустением. Статуи покрывала плесень, изъев струпьями фигуры в коронах. Прежние короли… Даже после смерти обречённые быть здесь – теперь уже в мраморе – пока окончательно не рассыплются в прах. В темноте журчал ручеёк.

Где же укрыться? Заметавшись взглядом, я заметила грот в глубине: колонны-девы с голой грудью по бокам, а над входом свисает край дёрна, почти касаясь земли. Туда и бросилась.

Забившись поглубже, сжалась в комок и обхватила колени, пытаясь унять дрожь и бешеный стук сердца, казалось, разносившийся на многие мили вокруг и выдававший меня с головой. Спина коснулась холодных прутьев решётки.

Все внимание сошлось на пролеске. От напряжения рябило в глазах и ныло в затылке…

Но время шло, а ничего не менялось. И ни звериного воя, ни крика птиц… Напротив, природа вдруг смолкла: исчезли шорохи, не трепетал ни единый листок, стало тихо-тихо, и лишь вода продолжала капать, словно в мире не осталось ничего, кроме этого звука и моего прерывистого дыхания.

Может, удалось оторваться?

Но стоило так подумать, как в пролеске замелькали тени, и вперёд выступил силуэт. Неторопливо выйдя на площадку, Бодуэн огляделся, похожий на одну из статуй, самовольно сбежавшую с поста и теперь вернувшуюся обратно. Глаза по-прежнему горели белым огнём.

Небрежный взмах руки, и звери оцепили поляну, отрезав пути.

Регент двинулся вдоль скульптур, вытянув руку и слегка касаясь их кончиками пальцев.

– Знаете, в детстве мы с братом частенько здесь играли. Особенно в прятки. Вот тут он как-то оступился, а там – порвал рубаху… С Хенриком было скучно. Он прятался очевидней некуда, быстро уставал и злился, когда я его находил. А однажды заявил, что он будущий король, а потому повелевает мне его не видеть… – Остановившись, Бодуэн смерил взглядом статую предка, стараниями ветра и дождя превращённого в однорукого безносого калеку, посмотрел на свои позеленевшие пальцы и двинулся дальше.

У меня же против воли нарисовалась картина: двое рыжеволосых мальчишек играют в клубах тумана, прячась за жуткие статуи дедов.

– Но я всё равно находил. А выдавали детали: качнулась ветка, примялась трава… Не мне вам объяснять: из мелочей рисуется картина… – усмехнулся он.

Что-то с гулким плеском упало в ручей, и регент резко обернулся на звук. Вслушивался миг-другой и продолжил как ни в чем не бывало, будто неспешно прогуливался со мной бок о бок, а не загнал куда-то в нору, где за шиворот капало с потолка. До ломоты в зубах хотелось передёрнуть плечами, но я не смела, терпя.

– А Хенрика мелочи раздражали. Верно, тем, что были… – Сапог завис над следом в грязи, где я недавно поскользнулась, и аккуратно его переступил. – …мелочны. Не пристало королям вникать в детали. И всякий раз, когда я его находил, брат говорил, что он сам поддался, потому как прячутся только трусы… Но вы ведь не из трусливых, верно, Лора?

Потянувшись, он снял что-то с куста. Вглядевшись, я узнала… кисточку. Рука метнулась к поясу, где та совсем недавно висела, и грот огласился эхом. Я застыла ни жива ни мертва, прижав ладонь ко рту, но Бодуэн, видать, не услышал. Чуть встрепав бахрому, он принялся раскачивать кисть, наматывая нить на палец и вновь разматывая, и с каждым шагом подбираясь всё ближе к гроту. Я заворожённо следила за подолом, с шелестом стелящимся за ним по траве волглым мехом.

Звери тоже наблюдали за рассказчиком, как в моём сне, светя глазами из темноты.

– Вам там удобно? – вдруг спросил он. Я вздрогнула, решив, что обнаружена, но он смотрел на намотанную на палец нить. – Надеюсь, вы не лишились чувств, как леди Алина при виде куницы? А то, быть может, я ошибся, и место вам – за прялкой среди других анемических дев?

Внутри вскипел гнев, на миг ослепив, но я вовремя спохватилась, сообразив, что Бодуэн это нарочно.

– Последний шанс вам выйти самой.

Не дождавшись ответа, он тихо рассмеялся, и этот звук отдался во мне странной дрожью.

– Что ж, пеняйте на себя: придётся вас наказать. Сперва – за ваш дерзкий язык.

От этих слов дрожь вдруг переплавилась в жар, а кожа вспомнила его пальцы. Я принялась выкручивать подол.

– Затем – за то, что сбежали, заставив гнаться в такую даль…

Каблук вмялся в землю в какой-то тройке ярдов от грота. Щёки горели, дышалось с трудом, а внутри нарастало двойственное чувство: одна часть меня кричала о том, что надо вскочить и бежать. Бежать без оглядки. Тогда как другая умирала от странного болезненного желания выйти ему навстречу. И чем ближе он был, тем сильнее становилось напряжение.

– И наконец, за кольцо. Вы были правы: оно мне симпатично.

Шаг… другой, и он миновал грот, удаляясь теперь в обратном направлении. Отведя ото рта дрожащую руку, я тихонько перевела дух.