Каждый час ранит, последний убивает

Узкие дороги петляют, я открываю для себя осенние Севенны, и душа у меня ликует. Меня поражает каждый дом, каждый бедняцкий хуторок, каждая речушка.

Мы обедаем в прекрасном ресторане, в роскошном месте. Обед стоит сумасшедших денег. Когда Изри вынимает из бумажника крупную банкноту, я невольно думаю о том, откуда эти деньги. Инкассаторская машина? Банк? Краденые драгоценности?

Я горю желанием узнать, почему он выбрал такую дорожку, такую жизнь. Убивал ли он уже людей, вставших на его пути во время какого-нибудь ограбления? Спросить не решаюсь. Я же маленькая Тама, служка, кто я, чтобы задавать ему подобные вопросы?

Я говорю себе, что это, наверное, и есть любовь. Когда не задают вопросов.

Изри делает знак официанту, чтобы тот принес счет. И вдруг тихо признаётся:

– Знаешь, Тама, дедушка всю жизнь работал как про́клятый. И в результате умер в нищете. Я не хотел жить, как он. Закончить, как он… Ты понимаешь?

Я на секунду теряю дар речи. Изри читает мои мысли? Увидел вопрос у меня в глазах? Я для него как открытая книга?

– Да, понимаю, – говорю я. – Но принять это сложнее.

– Если что, людей я не убиваю. Просто забираю деньги, вот и все.

Он чуть улыбается и продолжает:

– Я предпочитаю ответить, пока ты сама не спросила…

Когда мы выходим из ресторана, я немного растеряна.

И говорю себе, что, может быть, это и есть любовь.

Мы путешествуем весь день. Пересекаем реки Тарн и Жонт, поднимаемся на гору Эгуаль. От грандиозных пейзажей кружится голова, иногда становится страшно, я уже не знаю, куда смотреть. Я прошу, чтобы Изри сфотографировал меня, нас.

Чтобы я навсегда это запомнила. Что я была здесь, что я жила здесь. Что я была свободна.

Позже, около шести вечера, Изри останавливает машину на вершине одного из холмов, и мы смотрим, как над Севеннами заходит солнце. Чем больше темнеет небо, тем больше я кажусь себе песчинкой.

Я провела самый прекрасный день в жизни. И, несмотря на обещания Изри, я думаю, что лучше дня уже не будет.

– Расскажи мне о своей сестре, – вдруг говорю я.

Он удивленно оборачивается.

– Твоя мать однажды сказала, что у нее была дочка…

Он несколько секунд медлит с ответом. По всей видимости, я затронула больную тему.

– Она умерла, – наконец говорит он. – Еще до рождения. Мне было шесть, когда это случилось… Матери все равно пришлось рожать. И потом ее похоронили в крошечном белом гробу.

Я, конечно, ненавижу Между, но холодею от этой ужасной истории.

– Какой кошмар, – шепчу я. – А известно, от чего она умерла?

– Нет. Может быть, из-за побоев отца.

– Мне так жаль, любимый… Как ее звали?

Он снова с удивлением на меня смотрит:

– Никто еще меня об этом не спрашивал.

– Хоть она и умерла до рождения, но имя же у нее было…

– Аниса. Ее звали Аниса.

* * *

Уезжать тяжело. Особенно оставлять Василу. Я была у нее всего пять дней, но мне кажется, что мы знакомы всю жизнь.

Она поплакала, я тоже.

Я бы так хотела, чтобы мы с Изри остались тут жить. Подальше от Сефаны, от Межды, от дома, в котором я убила того человека.

Остались тут, подальше от Маню, от ограблений.

От моего прошлого.

Мы вернулись позавчера, и я немного скучаю.

Изри больше не говорил со мной о Тристане, и я стараюсь не произносить этого имени. У Изри нет повода для ревности. Но раз он ревнует, значит любит.

Грег зашел вчера вечером. Они вспоминали школьные годы, детство. Мне стало грустно. Потому что у меня почти нет школьных воспоминаний. И свою единственную подругу я, скорее всего, больше никогда не увижу.

Весь вечер мне почему-то казалось, что Грег завидует Изри. Может быть, потому, что у того красивый дом, красивая машина. Или потому, что у него есть я.

Но особенно потому, что у Изри есть власть.

* * *

Наступила ночь, я читаю в спальне. Потом закрываю книгу и достаю из шкафа жилетку. Вытаскиваю из обувной коробки свою старую куклу Батуль. Она и здесь со мной, я так и не смогла ее выбросить. Я слышу, как открывается входная дверь, и быстро убираю Батуль на место. Иду к Изри, он прижимает меня к себе. Он не может знать, как мне его не хватает, даже когда он уходит всего на полдня. Я вижу, что у него хмурое лицо, но не хочу задавать вопросов.

– Налей мне выпить, – говорит он, падая на диван.

Виски со льдом, как обычно. Я ставлю стакан на журнальный столик и сажусь рядом с Изри. У него такой вид, как будто он съел что-то нехорошее и никак не может это переварить.

– У меня плохая новость, Тама…

– Что случилось?

Прежде чем ответить, он залпом выпивает половину виски.

– Крепись, – говорит он.

Сердце у меня болезненно сжимается.

– У тебя проблемы?

– Нет, Тама. Твой отец… Он умер.

Требуется несколько секунд, чтобы я смогла осознать сказанное. Изри обнимает меня, а меня начинает трясти.

– Но… Как ты узнал?

– Один мой приятель на месяц ездил в Марокко, и я попросил его сходить к твоему отцу и сказать, что у тебя все хорошо… Сегодня он позвонил. Мне очень жаль, Тама…

– Когда отец умер?

– Приятелю сказали, полгода назад.

Я вытираю слезы и сижу в прострации на диване.

– Я ведь на самом деле не очень хорошо его знала, – говорю я. – И уже никогда не узнаю…