Карьера

— Вы понимаете… Что я… Все-таки не могла принести в подоле… Своему Илье Ильичу дочь? Поэтому Айзик ее отправил к матери. Как уж он объяснял ей — не знаю. Даже не могу себе представить! Потом — война. Айзик попал в плен! Вернулся! Ссылка… Сколько я перенесла! И единственная моя опора, моя вечная опора — Илья Ильич. Его дети от первого брака были удивительно… Удивительно… «Странными»! Так скажем… Но, во-первых, они, конечно, восстали против меня… Но то было вначале. Потом я добилась, чтобы они все жили отдельно. Я готова была им во всем помогать. На всех семейных праздниках они — первые гости. Но… В доме должна быть одна хозяйка! Так же, как и один хозяин. Пока я была молода, глупа, наивна… Илья Ильич был счастлив. Да, да, счастлив! Ему всегда нужна была молодость рядом с ним! А после войны? Что я уже была? Побитая жизнью, располневшая, со щитовидкой… Вы сами видите?

Она наклонилась к нему и искренне посмеялась над своей нынешней красотой, приглашая и его сделать то же… Кирилл смотрел на нее во все глаза.

Почему он слушал ее? Она говорила о чем-то далеком от его жизни, но все в ее словах обещало что-то другое… Гораздо более важное, понятное, даже близкое ему. Что-то такое, что, может быть, объяснит… Откроет… Разрешит и его проблемы?!

— И вот… Появился Олежка! Вы понимаете, что такое после голодной, послевоенной деревни — шестикомнатная квартира в собственном — я подчеркиваю! — в собственном доме… В центре Москвы! Где живут два старика. Где на стенах работы Рокотова, Поленова. Да что там! Этюд Рафаэля! Подлинник Брейгеля! «Мужицкого»… Да, да, не удивляйтесь. Вот на это денег в нашем доме не жалели! Где драгоценная посуда…

— Я видел, — непроизвольно подтвердил Кирилл.

— …где золотые ножи в апельсинах. И вы знаете? Мальчик заболел! Он понял — есть жизнь и Жизнь! Одна жизнь, где пухнут с голода! И другая… Где… «золотые ножи в апельсинах»! Сначала мне показалось, что он возненавидел нас. Но Илья Ильич был такой искренний человек! Он был… Настолько бескорыстен!

Она засмеялась. Молодо… Удивленно…

— У него… Даже машины своей — не было! Дачи — не было!

Последние слова она выкрикнула. Но тут же снова стала серьезной, даже печальной.

— Тогда Олег еще не знал, что во время войны… А Илья Ильич много работал для фронта! Все основные его труды, премии, Звезда Героя — все он получил в те годы. Он говорил мне в эвакуации: «Я не хочу знать, что сейчас трудно с продуктами! Мне нужно работать! Мне нужны свежие мозги! Мне нужно питание! Продавай все! Ковры! Картины! «Бехштейн!» Я должен иметь черную икру… Белый хлеб… Масло… Все! Как — в мирное время! Я работаю…» О-о-о! Это была сложная натура… В каком-то смысле я счастливый человек. Вокруг меня всегда были сложные люди! Но это были личности. Илья Ильич сделал и Олега. Буквально «сделал». Своими руками! Ох, как он жалел, что Олег не стал химиком! Он бы передал ему все: кафедру, знания, связи… Он видел его продолжателем своих дел… Но! Не суждено! И так бывает… Илья Ильич умер пять лет назад. Я выполнила свой долг… Он был счастлив!

Последние слова были сказаны почти торжественным тоном.

— Но я не могла доживать свой век… Просто «доживать»! Я нужна… Олегу! Своей дочери… Своему бедному, умирающему Айзику! И в конце концов… Я нужна — сама себе!

Она посмотрела на него даже с вызовом. Но и это было у нее естественно, даже строго.

— Может быть, я рождена… Чтобы творить счастье? Творить счастливых людей? А?

Она усмехнулась сама над собой.

— А я… Не слишком заношусь?

«На этот вопрос не надо было отвечать!»

Евгения Корниловна повернулась к окну и вдруг сказала с горечью:

— Когда-то я очень дружила с вашей матерью! Да, да, Кирилл Александрович… Когда вас еще на свете не было! О, это особая история. Этой женщине было столько дано! И как мало она увидела в жизни…

Она сидела, задумавшись, и Кирилл не мог, не посмел прервать эту нелегкую, глухую задумчивость.

— Все мы… Как мухи, попавшие в янтарь, — наконец, произнесла она, вздохнув. — Так и мы попали — в… определенное время! И жестокое! И жалкое…

Она подняла глаза… В них была и тоска, и еще не покинувшая ее задумчивость.