— Он своей жестокостью обесчестил мусульманских воинов перед лицом всего христианского мира. И быть может, Селиму это не понравится, хотя его великодушие тоже сомнительно. Побежденные имели право на уважение воинов ислама. Синьора, вам надо подкрепить силы. Мои рабы принесли еду и изысканные вина, и я рад все это вам отдать. А затем вы скажете, что я могу для вас сделать. Я в вашем распоряжении и спасу вас и ваших друзей, даже если впаду в немилость у Мустафы.
По его знаку оба раба приблизились к ложу и принялись выгружать из корзин запыленные бутыли с вином, холодное мясо, сухари, полный кувшин еще теплого кофе и чашки.
— Это все, что я пока могу вам предложить, — сказал Мулей-эль-Кадель. — Даже у Мустафы стол не богаче: у нас тоже не хватает продовольствия.
— Я и не питала особых надежд, — с улыбкой отозвалась герцогиня. — Благодарю вас за такую благородную заботу. Мои друзья, должно быть, проголодались гораздо сильнее, чем я.
Она выпила чашку кофе, которую поднес ей Мулей-эль-Кадель, окунув в ароматный напиток сухарь, а лейтенант и араб с жадностью набросились на мясо. Они уже целые сутки ничего не ели.
— Синьора, — произнес Мулей, вставая, — что же я могу для вас сделать?
— Вывести нас из Фамагусты, — отвечала герцогиня.
— Желаете вернуться в Италию?
— Нет.
Мулей-эль-Кадель снова очень удивился.
— Вы хотите остаться на Кипре? — Его вопрос прозвучал немного странно, ибо в нем не слышалось сожаления.
— До тех пор, пока не разыщу человека, которого люблю. Он у вас в плену.
По лицу турка снова пробежала тень.
— Кто он такой? — спросил он.
— Виконт ЛʼЮссьер, — отвечала герцогиня.
— ЛʼЮссьер… — пробормотал Мулей-эль-Кадель и провел рукой по глазам, словно что-то вспоминая. — Это один из тех аристократов, кого взяли в плен в Никозии? И Мустафа их пощадил, так?
— Да. Вы его знаете? — с тревогой спросила девушка.
— По-моему, знаю. Подождите… ну да, любимец Никозии, звезда, доблестный воин, знаменитый командир.
— Мне хотелось бы знать, куда его увезли и где содержат.
— Думаю, это будет нетрудно. Кто-нибудь наверняка о нем знает.
— Пленных аристократов увезли в Константинополь?
— Сомневаюсь, — отвечал Дамасский Лев. — Ходили слухи, что Мустафа имеет особые виды на этих командиров. Вы хотите и его освободить, прежде чем покинуть Кипр?
— Я для того сюда и приехала, чтобы вырвать его из рук ваших соотечественников.
— А я полагал, что вы, благородная дама, взялись за оружие из ненависти к нам, мусульманам.
— Вы ошибались, Мулей-эль-Кадель.
— И очень рад тому, синьора. Нынче ночью узнать, где Мустафа держит виконта, будет невозможно, но завтра к вечеру обещаю. Сколько человек прячется здесь? Я должен принести вам турецкую одежду, чтобы вы могли выйти из Фамагусты незамеченными. Вас только трое?
— Пятеро, — сказал Перпиньяно. — Еще двое моряков венецианского флота прячутся в погребе. Если вам это не трудно, хотелось бы и их вырвать из когтей неминуемой смерти. Я обязан им жизнью.
— Я сражался с христианами, потому что я турок. Но у меня нет к ним ненависти, — отвечал Мулей-эль-Кадель. — Постарайтесь, чтобы завтра к вечеру они были здесь.
— Благодарю вас, синьор. Я был уверен, что Дамасский Лев столь же великодушен, сколь и смел.
Турок молча поклонился, улыбнулся, галантно поцеловал протянутую герцогиней руку и направился к выходу со словами:
— Клянусь Кораном, я сдержу данное вам обещание, синьора. До завтрашнего вечера.
— Спасибо, Мулей-эль-Кадель, — взволнованно отвечала герцогиня. — Когда я вернусь в мою страну, обязательно скажу соотечественникам, что и среди мусульман нашла людей высокого благородства.
— Это будет большая честь для турецкого войска. Прощайте, синьора, точнее, до свидания.
Эль-Кадур отодвинул камни, чтобы турок, рабы и собаки могли протиснуться в лаз, и потом вернул их на место.
— Благодарю тебя, Эль-Кадур, — сказала герцогиня. — Мы обязаны тебе нашим спасением, а я, может быть, и своим счастьем.
Араб вздохнул и ничего не ответил.
— Синьора, — спросил Перпиньяно, — вы вполне уверены в благородном великодушии Дамасского Льва?
— Абсолютно, лейтенант. А у вас есть какие-то сомнения?
— Я не доверяю туркам.
— Другим доверять нельзя, но не Мулею-эль-Каделю. А ты что скажешь, Эль-Кадур?
Араб ограничился одним замечанием:
— Он поклялся Кораном.
— Чтобы все могли почувствовать себя в безопасности, пойду-ка я найду тех моряков, — сказал лейтенант. — Завтра может быть поздно, ведь янычары не перестанут рыскать в развалинах, пока не уверятся, что живых христиан там не осталось.
— На улицах есть патрули? — спросила герцогиня.
— Турки спят, — ответил Эль-Кадур. — Устали убивать христиан, презренные негодяи.
— Дай мне твой ятаган и пистолет, Эль-Кадур, — попросил лейтенант. — Мой меч уже никуда не годится.
Араб отдал ему оружие и накрыл ему плечи своим плащом, чтобы он стал похож на сына пустыни.
— Прощайте, синьора, — произнес лейтенант. — Если я не вернусь, передайте, что меня убили мусульмане.
Он нырнул в лаз и менее чем за минуту оказался у подножия башни.