Капитан Темпеста. Дамасский Лев. Дочери фараонов

— Ох, от этих двух слов кровь сразу быстрее побежала по жилам, — прохрипел голос. — Я поставлю двадцать свечек святому Марку и четыре — в церкви Святого Николая. Вставай, Симоне, шевели ногами, мой мальчик, если хочешь погрызть сухарика.

Засовы открылись, и оба, старик и молодой парень, с трудом протиснулись в дверцу.

— Идите за мной, папаша Стаке, — сказал лейтенант. — Опасности нет.

— Клянусь всеми хорватами Катара, у меня ноги подгибаются, синьор лейтенант, и сдается мне, что и у Симоне они не крепче моих.

— Это с голодухи, — уточнил его товарищ.

— Плохой ты моряк, — сказал старик, силясь улыбнуться.

— Пошли скорее, пока нас не застукал какой-нибудь патруль, — скомандовал Перпиньяно.

— Если вы о турках, то надо удирать. Мне что-то не улыбается быть посаженным на кол.

— Тогда ноги в руки, папаша Стаке.

Они отошли от домика и почти бегом бросились к башне, которая смутно виднелась в темноте. Все трое вскарабкались на груду обломков, затем Перпиньяно отвалил камни и пропустил обоих моряков внутрь.

— Это мы, Эль-Кадур, — сказал он.

Араб взял факел и принялся разглядывать вновь прибывших.

Первый, папаша Стаке, судя по имени уроженец Далмации, был красивый старик лет шестидесяти. Его морщинистое, очень смуглое лицо оттеняла длинная белая борода, серые глаза смотрели живо, мускулистую грудь атлета венчала крепкая, как у быка, мощная шея.

Несмотря на возраст, он, должно быть, обладал недюжинной силой и при случае мог бы справиться сразу с двумя турками, попадись они в его мозолистые руки.

Второй был высокий, сильно исхудавший парень лет двадцати, черноглазый, с едва пробившимися усами. Он выглядел более измученным и изнуренным, чем помощник капитана, которого мощная стать делала устойчивым и к голоду, и к постоянному страху неминуемой и ужасной смерти.

Старик спокойно дал арабу себя рассмотреть, потом, увидев герцогиню, стащил с головы берет и сказал:

— Да ведь это Капитан Темпеста! Как это здорово, что такой храбрец спасся от турецких сабель.

— Хватит болтать, папаша Стаке, лучше берите-ка на абордаж вот это, — сказал лейтенант, пододвигая к изголодавшимся морякам корзины с едой, которые принесли рабы Мулея-эль-Каделя.

— Ешьте и пейте сколько хотите, турки принесут еще, — уточнила герцогиня.

— Так это турки притащили! — не унимался неисправимый болтун. — Тем охотнее мы все съедим, синьор Капитан. Жаль только, что тут нет зажаренной головы Мустафы. Слово папаши Стаке, я бы ее сожрал в два счета, и тогда бы, наверное, в мое тело вселилась окаянная душа этого мошенника, да еще и души его четырех жен в придачу. Эй, Симоне, уж ты бы мне помог ее умять, а?

Парню отвечать было некогда. Он уже вовсю работал челюстями, как акула после месяца диеты, запивая еду старым кипрским вином, и казалось, все это исчезает в бездонном колодце.

— Как бог свят! Если ты и дальше так будешь стараться, мне ни кусочка не останется. Эй, давай поделись со мной!

Герцогиня и лейтенант глядели на них с улыбкой. Только араб оставался невозмутимым, как бронзовая статуя.

— Синьор Капитан Темпеста, — произнес судовой плотник, наевшись до отвала, — у меня недостанет слов, чтобы отблагодарить вас за такую щедрость.

Вдруг он осекся и уставился на герцогиню плутоватыми серыми глазами.

— То ли папаша Стаке ослеп от дыма кулеврин, то ли вообще стал хуже видеть?

— Что вы хотите сказать, друг мой? — со смехом спросила она.

— Хотя мне больше доводилось водить знакомство со швартовыми да со смолой, чем с женщинами, я бы все-таки поклялся всеми акулами Адриатики, что вы…

— Ложитесь спать, папаша Стаке, — сказал Перпиньяно, — и дайте отдохнуть герцогине дʼЭболи, или, если вам так нравится, Капитану Темпесте.

Старый морской волк отвесил герцогине шутливый поклон, с трудом согнув спину и сняв берет, а потом пошел следом за своим юным спутником, бормоча себе под нос:

— Поступил приказ задать храпака, и я подчиняюсь, ибо приказ отдал победитель, вернее, победительница первого клинка негодяев-мусульман.

Перпиньяно подождал, пока тот задремлет, потом подошел к герцогине и тихо сказал:

— За нами следят.

— Кто? Янычары? — с опаской спросила герцогиня.

— Капитан Лащинский.

Герцогиня вздрогнула:

— Как? Он еще жив? А вы не обознались, Перпиньяно?

— Нет, синьора. Он принял мусульманство, чтобы спасти свою шкуру.

— А кто вам это сказал?

— Он сам.

— Сам?

— Я его только что встретил, он рыскал по развалинам, а незадолго до этого он видел Мулея-эль-Каделя вместе с Эль-Кадуром.

— Может быть, он выискивает наше убежище, чтобы сдать нас в руки Мустафе?

— От этого отступника, синьора, который отрекся от своей веры, можно ожидать любого скверного сюрприза. Если бы у меня был не ятаган, а меч или был бы запален фитиль пистолета, я бы не раздумывая напал на него. Он тайком за мной шел…

— До этого места?

— О нет, мне удалось его перехитрить, и он не узнал, где мы прячемся.

— Интересно, почему этот человек, в прошлом христианин, так храбро сражавшийся с Дамасским Львом, так меня ненавидит?

— Вероятно, за то, что вы, женщина, оказались храбрее его, заслужили большее уважение и одолели Дамасского Льва.