Капитан Темпеста. Дамасский Лев. Дочери фараонов

Эль-Кадур взглянул на него с недоверием:

— А ты обещаешь, что не выдашь ее?

Щеки турка вспыхнули.

— Ты что, не доверяешь мне? — возмущенно вскинулся он. Потом, помолчав, снова заговорил: — Ты прав, она христианка, а я турок, враг христиан, но знай, я не одобряю жестокостей великого визиря. Его зверства навсегда обесчестили оттоманское войско. Ты араб, и я не знаю, христианин ты или приверженец пророка, но ты должен знать Коран и знать, что турки не клянутся на своей священной книге, в отличие от той, что причудливо написана блестящим пером архангела Гавриила. Эта книга обязательно найдется у кого-нибудь из муэдзинов, и я готов торжественно поклясться на ней в твоем присутствии, что спасу твою госпожу, которой обязан жизнью. Хочешь?

— Нет, господин, — ответил араб. — Я верю тебе и без клятвы. Я знал, Дамасский Лев будет не менее великодушен, чем герцогиня дʼЭболи, моя госпожа.

— Где она?

— В одном из казематов.

— Ранена тяжело?

— Нет.

— У вас там, в каземате, есть еда?

— Только кипрское вино и оливки.

Мулей-эль-Кадель хлопнул в ладоши, и на пороге тотчас появились два черных раба.

Он обменялся с ними несколькими словами на неизвестном Эль-Кадуру языке и обратился к арабу:

— Иди за мной, они нас догонят.

Они вышли из дома и миновали площадь. Никто из часовых не посмел их остановить. Словно двое воинов, получивших задание патрулировать площадь вдоль внутренней стены, они медленно двинулись к башне.

Едва они отошли от площади шагов на триста-четыреста, как их догнали двое негров с арабскими догами на поводках. Негры несли огромные корзины.

Их попытался остановить отряд янычар, рыскавших среди развалин в надежде найти оставшихся в живых христиан.

— Пошли вон отсюда, или я прикажу выпороть вас, как собак! — крикнул Мулей-эль-Кадель. — Дайте дорогу Дамасскому Льву! Вам что, мало резни?

Никто не осмелился перечить сыну могущественного паши, и янычары пустились бежать, освободив дорогу.

Прежде всего Мулей-эль-Кадель удостоверился, что возле башни никого нет, потом двинулся через развалины за Эль-Кадуром. Рабы и собаки шли следом.

^{Он опустился на одно колено и пристально взглянул в глаза герцогини черными, как ночь, глазами.}

Едва оказавшись в каземате, освещенном факелом, турок сбросил плащ и, обменявшись учтивым приветствием с Перпиньяно, быстро подошел к ложу, на котором лежала герцогиня. Она не спала.

— Женщина, которая меня победила? — воскликнул он с волнением. — Я вас узнал, синьора!

Он опустился на одно колено, совсем как европейский аристократ, и пристально взглянул в глаза герцогини черными, как ночь, глазами.

— Синьора, — произнес он с благородным почтением, — пред вами не враг, пред вами друг, которому судьба дала возможность восхититься вашим необычайным мужеством и который не испытывает ни малейшего разочарования оттого, что был побежден такой женщиной, как вы. Приказывайте. Дамасский Лев готов спасти вас и оплатить свой долг перед вами.

9 Великодушие Дамасского Льва

Увидев турка, который приближался к ее ложу, герцогиня дʼЭболи чуть приподнялась с помощью Перпиньяно и приветствовала сына паши очаровательной улыбкой.

— Это вы! — воскликнула она.

— Вы не предполагали, что я, мусульманин, явлюсь сюда, не правда ли, доблестная синьора? — спросил Мулей-эль-Кадель.

— Я в этом сомневалась и уже смирилась с тем, что больше не увижу своего верного слугу.

— Сын паши Дамаска не обладает жестокостью Мустафы и его янычар. Они храбрые воины, это верно, но свирепы, как аравийские львы. Я вовсе не дикий сын туркестанских степей или песчаных пустынь, и при дворе султана я всего два года. И ваша Италия мне знакома, синьора.

— Вы бывали в моей стране? — с удивлением спросила герцогиня.

— И восхищался Венецией и Неаполем, — отвечал турок, — и научился ценить галантность и изысканность вашей цивилизации.

— Я уже заметила, что вы, должно быть, не такой мусульманин, как все.

— Чем же я отличаюсь от всех, синьора?

— Вы остановили всадников, пытавшихся, в нарушение закона поединка, отомстить за вас, после того как я одержала законную победу.

По лицу молодого Дамасского Льва пробежала тень, и улыбка угасла на губах.

— Я был сражен мечом женщины, — произнес он с горечью.

— Нет, Мулей-эль-Кадель, мечом Капитана Темпесты, который среди христиан известен как лучший клинок Фамагусты. Дамасский Лев не утратил своей доблести, напротив, он доказал ее, выбив из седла Медведя Польских Лесов, который внушал страх силой и мощью своего удара.

Лицо турка посветлело, на губах снова заиграла улыбка.

— Да уж, лучше получить рану от женщины, чем от мужчины, — сказал он. — Пусть мои соотечественники никогда не узнают, кто был Капитан Темпеста.

— Я вам это обещаю, Мулей-эль-Кадель. В Фамагусте всего трое или четверо людей знали, что я женщина, но теперь они все мертвы, Мустафа не щадил побежденных.