Капитан Темпеста. Дамасский Лев. Дочери фараонов

— Ты же прекрасно видишь, что я араб, а не христианин, — ответил тот. — Я солдат паши Хусейна.

— А что тебе здесь надо?

— Мне надо передать срочный приказ Дамасскому Льву. Можешь сказать, где он расположился?

— Кто тебя послал?

— Мой паша.

— Я не знаю, Мулей-эль-Кадель, может, уже спит.

— Но еще нет и девяти.

— Он пока не оправился от раны. Но я тебя пропущу. Он расположился в одном из этих домов.

Часовой загасил фитиль своей аркебузы,[6] закинул оружие за плечо и направился к маленькому, невзрачному домику со стенами, изрытыми снарядами и бомбами мусульман. Перед домом дежурили двое чернокожих рабов геркулесового телосложения и две огромные арабские собаки.

— Разбудите вашего хозяина, если он уже отдыхает, — сказал албанец двум часовым. — Здесь посланец паши Хусейна, он хочет с ним поговорить.

— Хозяин еще не спит, — ответил один из рабов, подозрительно взглянув на араба.

— Тогда иди предупреди его. С пашой шутки плохи, да к тому же он водит дружбу с великим визирем.

Один из рабов вошел в дом, а второй остался на пороге вместе с псами. Немного погодя первый вышел и сказал арабу:

— Иди за мной, господин тебя ждет.

Эль-Кадур сжал под плащом рукоять ятагана и решительно шагнул в дом, готовый на все, даже убить сына могущественного паши Дамаска в случае опасности.

Турок ждал его в одной из комнат первого этажа, очень скромно обставленной и освещенной всего одним факелом, вставленным в оплетенную глиняную бутыль. Он был бледен, рана еще не полностью зажила, но все равно он был неотразимо красив — с огромными черными глазами, достойными озарить лицо любой из гурий магометанского рая, и изящно закрученными усиками.

Хотя он еще не оправился от раны, на нем была сверкающая стальная кольчуга, перетянутая на бедрах голубой перевязью, на которой висели сабля и богато убранный ятаган с золотой рукоятью, украшенной бирюзой.

— Кто ты такой? — спросил он араба, сделав рабу знак удалиться.

— Мое имя ни о чем тебе не скажет, — ответил араб. — Меня зовут Эль-Кадур.

— Мне кажется, я тебя уже где-то видел.

— Возможно.

— Тебя послал Хусейн-паша?

— Нет, я соврал.

Мулей-эль-Кадель отступил на два шага, быстро схватившись за рукоять сабли, но не вытащил ее из ножен.

Эль-Кадур жестом успокоил его и быстро проговорил:

— Не думай, что я пришел сюда посягнуть на твою жизнь.

— Тогда почему ты солгал?

— Потому что иначе ты бы меня не принял.

— Что же заставило тебя воспользоваться именем паши Хусейна? Кто тебя послал?

— Женщина, которой ты обязан жизнью, — со значением ответил Эль-Кадур.

— Женщина?! — удивленно вскрикнул турок.

— Вернее, благородная дама-христианка, принадлежащая к высшей итальянской знати.

— И я обязан ей жизнью?

— Да, Мулей-эль-Кадель.

— Да ты сошел с ума. Я никогда не был знаком ни с одной итальянской аристократкой, и ни одна женщина никогда не спасала мне жизнь. Дамасский Лев способен спасти себя сам, не прибегая ни к чьей помощи.

— Ты заблуждаешься, Мулей-эль-Кадель, — спокойно сказал араб. — Если бы не великодушие этой женщины, не бывать тебе при штурме Фамагусты. Ведь твоя рана еще не зажила.

— Да о ком ты говоришь? О том юном капитане, что выбил меня из седла?

— Да, о Капитане Темпесте.

— Объяснись.

— Это итальянская аристократка, она даровала тебе жизнь, хотя имела полное право тебя добить.

— Да что ты такое говоришь! — воскликнул турок, сначала залившись краской, а потом побледнев. — Тот капитан, что сражался, как бог войны, — женщина?! Нет! Не может быть! Женщина не могла победить и выбить из седла Дамасского Льва!

— Это была герцогиня дʼЭболи, известная среди христиан под именем Капитан Темпеста, — сказал Эль-Кадур.

Мулей-эль-Кадель был настолько поражен, что на какое-то время потерял дар речи.

— Женщина! — с болью вырвалось у него. — Дамасский Лев обесчещен, и теперь ему остается только сломать свою саблю.

— Нет, такой храбрый воин, как ты, не может сломать самый доблестный клинок турецкого войска. Женщина, что одержала над тобой победу, — дочь самого знаменитого фехтовальщика, которым гордится Неаполь.

— Но ведь это не он меня сразил, — почти с рыданием в голосе ответил турок. — Меня выбила из седла женщина! Честь Дамасского Льва теперь утрачена навсегда!

— Та, что победила тебя, — благородная дама, Мулей-эль-Кадель!

— Она станет меня презирать.

— Нет, потому что теперь твоя противница по поединку взывает к великодушию Дамасского Льва.

В глазах турка сверкнул огонь.

— Моя противница нуждается во мне? Разве Капитан Темпеста не погиб?

— Он жив, но ранен каменным ядром.

— Где он? Я хочу его видеть! — крикнул Мулей-эль-Кадель.

— Чтобы убить? Моя госпожа — христианка.

— А кто же ты?

— Я ее верный раб.

— Это герцогиня послала тебя ко мне?

— Да.

— Чтобы просить меня помочь ей бежать из Фамагусты?

— И не только об этом.

— А в твое отсутствие ей не угрожает никакая опасность?

— Думаю, нет. Она в надежном убежище, и потом, она не одна.

— Кто ее охраняет?

— Ее лейтенант.

Мулей-эль-Кадель снял со стула длинный плащ из темной шерсти, взял со стола два длинноствольных пистолета с рукоятями, украшенными серебром и перламутром, и сказал арабу:

— Веди меня к твоей госпоже.