Калека, Дева, Старец и Дитя

Я заткнула уши уже только потому, что не хотела слышать, что мати считает большим преступлением мою любовь к Чили. У неё было право злиться на меня, но не за это, только не за это. Однако, впервые так жестоко уязвлённая, Имбирь решила ответить нам тем же: облить грязью святое, разбередить старые раны, пройтись по всем болевым точкам.

Чили, никогда не отличавшаяся терпением, продержалась даже дольше, чем я надеялась. Её тон был спокойным до последнего. Но в какой-то момент она просто шагнула вперёд и вцепилась в шею Имбирь. Я вскрикнула и обхватила собственное горло, веря, что теперь нас казнят таким же образом.

— Я вырву твой поганый язык, — тихо прорычала Чили. — Тогда ты больше не сможешь наслаждаться своей единой и нести весь этот бред про мою!

Мати неразборчиво прохрипела:

— Рискни… Тебя повесят… и её тоже.

— Да ты просто чокнутая! — выплюнула Чили, отталкивая её от себя. — Из-за одного единственного персика? Из-за дерева?!

— Из-за воровства! Из-за покушения! Из-за… изнасилования!

— Изна… чего?!

— Ты сделал это с ней! — завопила мати, указывая не на меня, а в ту сторону, где росло дерево. — Осквернил её плоть, наслаждался против её воли! После такого ни одной Деве жить не захочется. Если она погибнет, клянусь, я заставлю тебя испытать такую же боль! Увидишь, что я сделаю с твоей единой за это!

— Она не только моя единая, но и твоя дочь, — напомнила Чили. — Или тебе плевать, потому что ты можешь любить только мёртвых Дев?

У меня самой были такие подозрения, и мати, сорвавшись, подтвердила их:

— Не зазнавайся! От них, по крайней мере, больше пользы, чем от всех вас.

— Что?

— А разве не так? Наш клан гниёт! А наши сады цветут, до сих пор снисходительные к нашим грехам. А если бы они разом, взяв пример со священной ивы, перестали плодоносить? Боги… — Имбирь округлила глаза от ужаса. — Кто из Дев сейчас так же милосерден, чист и верен законам этого мира? Может, твоя шлюха-мать или моя шлюха-дочь?

Я взяла Чили за руку, удерживая, но она будто и не расслышала оскорблений.

— Ты это всерьёз? Считаешь деревья — лучшими Девами?

— Это не должно звучать так уж безумно для тебя. Ты точно станешь лучшей Девой, после того, как тебя закопают. Каким бы порочным уродом ты ни был, ты преобразишься и научишься, наконец, знать своё грёбаное место! А если нет? Я буду отрезать тебе конечности, которые ты тянешь, куда не следует!

Чили резко рассмеялась.

— Отрезать конечности? Что-то новенькое.

— Советую и сейчас держать их подальше от меня и того, что я вырастила! — прошипела Имбирь. — Не знаю, кем ты себя возомнил, но ты обыкновенный сорняк. А я не терплю сорняки в своём саду. Не искоренишь их сразу, и они моментально разрастутся, осквернят плодородную землю своим семенем, ведь такова мерзкая природа всех мужчин и сорняков. Ты это задумал? Решил расплодиться на почве, которую я облагораживала? Даже не мечтай, или я вырву твой «корень», этот уродливый источник твоей порочной сущности, и предам его огню, как поступаю со всем сором.

Чили не выглядела впечатлённой.

— И что дальше? Он вырастет снова. Можешь, что угодно делать со мной. Меня не убить и не изувечить. Не «искоренить» даже такой непревзойдённой садовнице.

— Да? Ты главное сам не возомни себя садовником. Посмеешь осеменить мою дочь, и я отрежу тебе уже голову.

— Радостно слышать, что тебя всё же заботит не только персик.

— Да, не только. Но это не значит, что я про него забыла. — Имбирь разжала кулак, в центре её ладони лежала косточка, которую выбросила Чили. Каким-то чудом, мати нашла её. — Думаешь, раз ты бессмертен, тебе сойдёт это с рук? Все вокруг узнают, что ты натворил, вор, насильник и убийца.

— Только ты видишь преступление в том, чтобы съесть то, что предназначено для еды.

— А что ты скажешь завтра? Что взял то, что предназначено для твоего члена?!

— Я никогда не…

— Не вздумай оправдываться или клясться в чём-то! Ты уже перешёл черту. Это начало твоего конца, запомни этот день. — Мати показала косточку, зажав её между пальцев. — Я посажу её на твоей могиле. И тогда уже ты накормишь её.

Имбирь свирепо глянула на меня, и я вновь спряталась за Чили, хотя только набралась смелости, чтобы вмешаться. Я не слышала, как она ушла, но почувствовала, как напряжение покинуло тело Чили.

— Ты это слышала? — пробормотала моя пара. — Эта сука совсем помешалась на своих деревьях. Считает себя Метрессой в окружении истинных Дев. Как ты с ней жила всё это время? Вернее, как ты выжила? Серьёзно, после всего услышанного, это удивляет.

— Не смейся над ней, — попросила я, тяжело вздыхая. — У неё погибла единая, ей нужно верить во что-то, чтобы мириться с этим. Я бы тоже сошла с ума, если бы ты вдруг исчезла из моей жизни.

— Я тоже. Так что большая ошибка с её стороны угрожать мне чем-то подобным.

— Забудь. Она много чего наговорила… Никогда не видела её в таком бешенстве, если честно.

— А что насчёт меня?

Я улыбнулась, обнимая её.

— Ты себя сдерживала, я знаю. — Я погладила её по спине, за которой просто обожала прятаться. — Но руки распускать не стоило.

— А ей не стоило распускать язык.