Калека, Дева, Старец и Дитя

Не дожидаясь ответа, она прикоснулась к моим губам. Прижалась надолго, пока я, задержав дыхание, смотрела на неё. Отстранившись, Чили вновь глянула на целующихся подруг, подмечая все тонкости.

— Не сжимай их так, — попросила она, поворачиваясь ко мне. — Расслабься.

Я всё ещё была зла на её выходку, поэтому даже не подумала… но когда Чили легонько потёрлась об мои губы, мне просто сразил контраст её грубой силы и нежности. Обхватив мою шею, она крепко удерживала меня и так осторожно ласкала мои губы своими. По чувствительной тонкой коже скользило её дыхание… а следом прикосновения, которые были таким же едва ощутимыми… Мягко прихватывая верхнюю губу… потом нижнюю, медленно посасывая… робко касаясь языком, будто пробуя на вкус… давая почувствовать её собственную мягкость, податливость, сладость, смешанную с соком персика.

То ли желая наказать, то ли требуя большего, я укусила её. Чили дёрнулась назад.

— Это ещё что за?!.

— Мне нравится твой вкус, — призналась я, приподнимаясь и притягивая её к себе, чтобы пожалеть. — Больно?

— Нет. — Когда я лизнула её, она простонала. — Нет, но не кусайся больше. Хорошо?

Когда я пообещала, Чили коснулась моего языка своим. Чуть толкнулась между моих губ, так горячо, влажно, дразняще… Я прижалась теснее и впустила её глубже, повернув голову. Это проникновение заставило меня сжаться внизу, между бёдер. Чили не касалась меня там, даже не собиралась, но это местечко с некоторых пор одинаково реагировало на любое её внимание ко мне. Даже на слова. Или на взгляд. Это, в самом деле, был только её «цветок».

Мы обе дрожали, потрясённые этим новым способом демонстрировать своё единство. Отстраняясь, чтобы отдышаться, мы сплетались снова, подключая к этому поцелую всё тело: прижимаясь, обнимаясь, гладя.

— Ты прощаешь меня? — спросила Чили, её шёпот обжигал мои припухшие губы.

— Да.

— Скажи, что прощаешь.

— Чили, ты — моя единая, нет ничего, что бы я не смогла тебе простить.

— Ты готова была возненавидеть меня, я знаю. Хотела меня бросить. — Она поцеловала меня, словно запрещая даже думать об этом.

— Нет. Никогда.

— Скажи ещё раз, что прощаешь меня. Что заранее прощаешь меня за всё.

Я взяла её руку, и, развязав тесьму на своих штанах, просунула под ткань, убеждая самым лучшим образом. Давая почувствовать моё прощение. Или заслужить его, если оно ещё недостаточно ощутимо.

— Боги, Ива… — Чили смотрела вниз, на свою руку, которую я прижимала к себе. — Ты ведь создана для меня. Твоё имя так тебе подходит. Ты будто плод, который созрел на священном дереве, тебя не могла родить земная женщина. Моя сладость… Ты сочишься.

Я простонала, не веря, что поняла её правильно.

— Я так хочу попробовать тебя… — прошептала Чили, подтверждая мои догадки.

Не думаю, что когда-нибудь прежде «сладость» сама мечтала почувствовать на себе жадный рот. Чили собиралась отведать ещё один плод, принадлежащий Имбирь.

Но она ей этого не позволила.

Между мати и персиковым деревом была налажена какая-то сверхъестественная связь. Нет ничего удивительного в том, что она почувствовала, когда её вошедшую в самую уязвимую, соблазнительную, прекрасную пору единую осквернили. Удивляло то, как быстро она нас нашла.

Я услышала, как вскрикнули напуганные Девы.

Чили отстранилась, глядя в сторону фонтана.

— Пошли вон, развратные сучки! Нашли место! У вас совсем совести нет?! — взревела Имбирь искажённым голосом, спугнув плещущуюся парочку. Она даже не представляла, что настоящий разврат ей только предстоит увидеть.

— Не смотри на неё и не пытайся ничего ей объяснять, — попросила Чили, торопливо завязывая мне штаны. — Лучше вообще закрой глаза и уши.

Она боялась, что мати будет использовать техники. Имбирь могла убить меня или приказать убить единую, что вероятнее. Пусть мати и пренебрегала своим мастерством, но в моменты бешенства она применяла его инстинктивно. Имбирь не стала бы себя сдерживать даже со мной. Особенно со мной. С её точки зрения я предала её. Сделала худшее, что только можно было сделать в этом саду. Вдобавок ко всему остальному.

— Чили, давай уйдём. Я её знаю, ей нужно остыть, иначе…

— Я просто извинюсь.

Плохая идея.

— Только не трогай её, ладно? Поклянись, что не тронешь её.

И я боялась не за мати, а за саму Чили. Неприкосновенные деревья — это одно, неприкосновенные Девы — совсем другое. Прояви она силу по отношению к Имбирь, все расценили бы это преступлением, заслуживающим казни.

Я не услышала её клятвы, Чили уже повернулась к смотрительнице сада. Но, прежде чем Чили загородила меня, Имбирь заметила мои покрасневшие губы. Она ахнула, когда поняла, что именно я вкушала вдобавок к священному персику.

— Ах ты… ах ты, мерзкая шлюшка! — прошипела она, ткнув в мою сторону пальцем. — Прямо здесь, в нашем мире, в моём саду?..