Калека, Дева, Старец и Дитя

— Они ещё недостаточно красивы для тебя?

— Они ещё недостаточно распустились.

Достаточно стало, когда на маках не осталось ни одного лепестка. Они покачивали круглыми, облысевшими головами на ветру, как будто бы уже исполнившие своё предназначение. Их обманчивая непривлекательность была Чили милее, чем броская красота. Но она не собиралась срывать их. Взяв нож, она сделала несколько надрезов на зелёной плоти. Вступившее молоко она оставила сохнуть на солнце. Когда же «слёзы» застыли и потемнели, она собрала их и отнесла во дворец, чтобы передать умелицам, делающим особые курения. В пору Песни и Танца она собиралась насладиться не красотой цветов, а тем, что за этой красотой пряталось. Их дурманящей сущностью.

— Такое чувство, что в обряде под ивой ты участвовала активнее нас всех, хотя просто стояла в сторонке, — заметила Чили, когда пришёл срок сбора очередного «урожая». — Это был твой план? Ты сговорилась с Мятой? Или этот цветок сам выбрал тебя? Он идеально тебе подходит.

— Ты ещё не можешь судить об этом. Вдруг он не так хорош, как все говорят?

— Нет. Даже просто думая о нём, я наслаждаюсь. Мечтаю поскорее попробовать его, — говоря это, Чили смотрела на меня. Не на мак. — Мысли о нём — уже полноценный наркотик.

Она по-прежнему носила унизительно-невзрачную накидку с капюшоном, но сейчас я даже обрадовалась этому. Подавшись вперёд, спрятавшись за тканью, я поцеловала её в губы, поощряя… наркотики, все виды зависимостей и единения, любое желание, которое я могла вызвать и удовлетворить. Всё, что угодно, лишь бы она пореже вспоминала о Внешнем мире. А, как показал опыт, если она не думала о «цветах», то думала о нём, и в последнее время всё чаще. Иногда молчаливо, иногда откровенно нарываясь на ссору.

С каждым разом её доводы звучали всё убедительнее, а мои просто повторяли сами себя. В конце Чили всегда просила прощения и стирала мои слёзы, признавая свою вину, но от своих слов она никогда не отказывалась.

— Ты ведёшь себя, как затравленная жертва, хотя собираешься стать великой отшельницей, — могла сказать Чили в разгаре типичной перепалки. — Тебя запугали Имбирь и Мята. Женщины, которые знают о Внешнем мире меньше всех, но больше всех любят рассуждать о нём.

— Они знаю о нём самое главное. Что для женщин он, действительно, страшный.

— Да, ещё бы, и знаешь, кого там боятся больше всего? Отшельников. А кто сильнейший из отшельников? Девы.

— Калеки.

— Да плевать! Просто скажи: тебе нравится трусливо отсиживаться здесь, наслаждаясь чувством мнимого превосходства? Думаешь, мастером тебя сделает именно последнее испытание? Старцы, Калеки, Дети… Они осваивают техники, чтобы уйти во Внешний мир, а не прятаться от него. Так как и положено великим отшельникам. Но как бы мы сами ни были велики, никто не знает о нас и никогда не узнает. Чтобы стать по-настоящему лучшей, тебе нужно превзойти их всех.

— Всё, к чему они сами стремятся, у нас уже есть. Так чего ради? — не понимала я.

— Чтобы оправдать своё рождение. Узнать, насколько мы по-настоящему сильны и свободны.

— Для этого обязательно побывать в неволе и оказаться на грани смерти?

— Я не умру, — бросила она. — Меня невозможно убить.

— Но возможно пленить.

Чили развела руки в стороны.

— Похоже на то.

Да, всё так, и именно я была её оковами. То, за что она винила этот мир, было сосредоточенно именно во мне. Каждое моё прикосновение, признание и поцелуй был новым звеном в цепи, которая должна связывать нас, даже когда наши волосы расплетут. Но чем сильнее я хотела Чили удержать, тем больше она думала о побеге.

— Интересно, как это делают во Внешнем мире, — выдала она однажды, когда мы сидели спина к спине. Я напряглась ещё до того, как узнала, что именно её заинтересовало. Единство, которого ей со мной недоставало, как выяснилось. — Люди должны были превратить это в искусство. Там не существует никаких ограничений в общении мужчин и женщин. Должно быть, они занимаются этим дни напролёт, доводя каждое движение до совершенства… Может, этому специально обучают? И об этом точно пишут книги.

— И что? Ты бы читала?

— Ещё как, — в её голосе слышалась улыбка, в моём — сталь мужского оружия:

— Ты бы точно многому научилась.

— Наверное.

— О, с твоей тягой к познанию, даже не сомневайся. И я уверена, у тебя там появится куда более опытная подруга. А может, для этого не обязательно придирчиво выбирать и связываться с кем-то одним? Может, подойдёт первая встречная? Две встречных? Кого только захочешь, Чили. Но знаешь, кого там не будет? — Когда она промолчала, я сорвалась: — Меня! Потому что я предпочту стать деревом в саду, чем отступницей в проклятом мире, который от меня уже отрёкся! Лучше уж я «преображусь» в настоящую Деву, чем буду смотреть на то, как ты «преображаешься» в настоящего мужчину. А ты ведь именно этого так хочешь. Полноправно ненавидеть, быть жестокой с женщинами, презирать их и понукать ими. Так вот, Чили, я не буду рабыней мужчины. Даже твоей рабыней!