Как жаль, что так поздно, Париж!

Когда Андрею не было еще трех лет, он заболел воспалением легких. Приехал врач и строго сказал, что сейчас же заберет ребенка в больницу. Тогда впервые поссорились с тетей Верой – она была против больницы, а Майя побоялась не согласиться с врачом и села вместе с Андреем в санитарную машину.

Когда его, маленького, ничего не понимавшего, взяли у нее из рук и куда-то понесли, она почувствовала себя предательницей. Дома, не раздеваясь, села на пол у дивана и, задыхаясь, плакала, уткнувшись в Андрюшины одежки, которые ей вынесла нянечка.

Так ее застал Костя. Узнав, в чем дело, сказал: «Не плачь, я его привезу». И привез. До макушки закутанного в больничное одеяло. От слез он совсем осип, голоса не было, только длинно всхлипывал. Вдвоем с тетей Верой выходили его очень быстро, через две недели был почти здоров. А одеяло больничное так и осталось в доме, не собрались отвезти, хотя тетя Вера и сердилась: отвезите же, наконец, неудобно…

Неужели это тот мальчик где-то один без нее решает важное для себя?

Она не стала дожидаться Вику, написала записку и уехала домой. Костя был дома.

– Плакала? – спросил он, заглянув ей в лицо.

Она не плакала.

– Не страдай, – сказал Костя и взял ее за плечо. – Вот увидишь, он все правильно придумает.

И вдруг что-то отпустило внутри, как будто резинка лопнула.

…Вечер латиноамериканской поэзии был обставлен чрезвычайно торжественно. Пригласили известных переводчиков, знатоков-испанистов, приехал даже консул по культурным связям из кубинского посольства и ждали самого посла. К изумлению Майи, он прибыл в сопровождении Юрки Милованова, необычайно солидного и респектабельного сверх меры, но такого же противного, как всегда. Юрка кивнул Майе так, будто видел ее вчера.

– А ты где теперь? – успела она спросить.

– В МИДе, – сказал он и прошел туда, где в окружении институтского начальства находился посол.

Увидев Юрку, Майя решила, что не станет читать своих переводов.

– Еще чего! – грозно сказала Вика (она была одной из устроительниц вечера). – При чем здесь Юрка? С ума ты сошла?!

Все время, пока студенты читали по-испански стихи и пели песни, холодок страха сжимал Майино сердце. Был обычный страх перед выходом на сцену – так и не избавилась от него, хотя столько лет уже преподавала студентам, – и был еще старый страх перед Юркой. Не страх даже, а какое-то опасение, беспокойство.

Наконец девушка-распорядительница объявила: Майя Васильевна Юренич – переводы из Николаса Гильена и Пабло Неруды. Это были те переводы, которые у нее совершенно неожиданно – устроила Вика – взяли в сборник латиноамериканской поэзии.

Она видела, как насторожились переводчики, когда она начала читать. «За такие переводы не стыдно», – всегда говорила Вика. Ей долго хлопали, особенно студенты, и когда она шла со сцены, то пожалела, что ее не видит Костя.

В перерыве Юрка снова подошел к ней.

– Ты хорошо выглядишь, – сказал он удивленно. – Как живешь, с кем живешь?

К счастью, подбежала Вика и, глядя на Юрку с ненавистью, спросила:

– С чего это ты так растолстел?

Юрка поморщился и отошел.

Дома Костя встретил неожиданным вопросом:

– Ты помнишь Толю Лещенко из Пржевальска?

– Конечно! А что?

– Представь себе, я получил от него письмо. – И он протянул Майе конверт.

«Костя, наверняка ты будешь долго гадать, кто это тебе пишет. Но вспомни Пржевальск, школу имени Ленина и третью парту от окна. Там с тобой рядом сидел Толька Лещенко – вспомнил? Он жил на улице Пчеловодной и таскал тебе из своего сада апорт. Так вот это я тебе пишу…»

Это письмо принесли сегодня Косте в лабораторию из университетской канцелярии. Он в самом деле не сразу вспомнил, кто такой Толя Лещенко. Костя редко вспоминал Пржевальск – слишком тяжелое связано с ним.

«Я прочел твою монографию и подумал: не может же быть такого совпадения, конечно, это ты. Навел справки через знакомых ребят».

С месяц назад кто-то с соседней кафедры спрашивал Костю: «Вы когда-нибудь жили в Киргизии?» Он удивился: «Почему вы спрашиваете?» «Вас разыскивает один человек». Костя потом забыл об этом разговоре.

«…и вот что удивительно: я, как и ты, занимаюсь физикой и даже сходными проблемами, работаю во Фрунзе. Приезжай, поедем в Пржевальск, вспомним детство. Я часто вспоминаю все, что тогда было. Как играли в альчики (теперь уж никто в эти игры не играет), в лапту. А помнишь Майю и Мэлу? Кажется, мне нравилась Майя, а тебе Мэла, или наоборот?..»

Тот, кто не умер, не пропадает, и каждому находится место. Разве не удивительно? Где-то рос, и вырос, и живет Толя Лещенко. На Пчеловодной улице у его родителей был собственный дом. В классе дети делились на местных и эвакуированных. Водиться с эвакуированными для местных считалось зазорным. Был такой Володька Мищенко, он называл себя атаманом, носил в кармане кастет со свинчаткой, и ссориться с ним было делом опасным. Мальчишки боялись Володьку еще больше, чем девчонки, заискивали перед ним и ему в угоду издевались над очередной Володькиной жертвой. Когда очередь дошла до Майи, за нее вступился Толя Лещенко.