Как спасти жизнь

Папа делает вдох с полуприсвистом. Мамин рот открывается, но она ничего не произносит. Линетт Гринуэй, которая никогда, никогда не теряла присутствия духа в прямом эфире, не находит слов.

– Я узнал об этом всего несколько дней назад. На Рождество, помните? Я еще выбежал из дома… Я не знаю его имени, но он родился 23 декабря.

– Господи! – стонет мама.

– Я даже не знал, что у тебя есть девушка, – бормочет папа.

Мама бросает на него испепеляющий взгляд, означающий: как же мало ты на него обращаешь внимания! Вот только она тоже не знала.

– Его мать зовут Зойи. Она… в общем, я раньше с ней тусовался. Когда все было сложно.

– Она наркоманка?! – ужасается мама.

Внезапно я чувствую потребность защитить Зойи.

– Она употребляла время от времени, и я тоже. Но когда мы были вместе… ну, то есть когда был зачат ребенок, мы оба были чисты.

– Ты знал об этом? – интересуется папа.

– Она должна была сделать аборт. Я дал ей денег.

– Мы все понимаем, на что пошли эти деньги.

– Мам, ты ее не знаешь.

– Эта девушка пошла дальше и родила ребенка, которого ты не хотел. Да, я понимаю, почему ты защищаешь ее, а не меня.

Папа протягивает руку через мрамор, чтобы коснуться маминой ладони.

– Линетт, это мать нашего… ну, нашего внука. Которого наш сын, похоже, не хотел.

– Это не так! Я беспокоился о… – я прикасаюсь к месту с левой стороны моей грудной клетки, где под кожей находится мой ИКД, – …о том, что ребенок унаследует то, что заставило меня нуждаться в этом.

– Нет никаких доказательств, что ты унаследовал это, – огрызается мама.

– Вот именно, – подхватывает мой отец. Это одна из немногих вещей, в которых они сходятся во мнении: то, что случилось со мной, не могло быть заслугой ни одного из них.

На мгновение я хочу развернуться и уйти. Вот только сейчас они мне нужны, может быть, больше, чем когда-либо.

– Пожалуйста, просто послушайте. Она позвонила мне, сказала, что родила ребенка. Я просмотрел даты, и да, он родился раньше, но всего на несколько недель. Возможно, Зойи снова начала принимать… наркотики после того, как мы расстались.

Я имею в виду тяжелые наркотики. Мои родители никогда прямо не спрашивали, что я принимал, когда был на самом дне, и думаю, что даже сейчас они, вероятно, все еще отрицают, что я сидел на чем-то более серьезном, чем порошок и колеса, которые в определенной степени являются нормой в их мире.

– Зойи… – моя мама пытается принять ситуацию. – Мне всегда нравилось это имя. Я думаю, что это означает жизнь…

Папа перебивает ее:

– Итак, ребенок. Где, черт возьми, он сейчас?!

– Я не знаю, где он родился. Она позвонила мне ради того, чтобы сказать, что у меня есть сын, которого я никогда не увижу.

Мама и папа смотрят друг на друга, и я вижу, как между ними мелькает мимолетная искра солидарности.

– Ну, мы же этого не позволим, правда, бабушка? – говорит мой отец, и я ожидаю, что она влепит ему пощечину, но вместо этого она сжимает его руку и мою.

– Ты хочешь, чтобы он был в твоей жизни, Джоэл? – уточняет она.

– Я читал о том, что это значит. Это может дорого мне стоить. Наружу может вылезти то, что ты не захочешь слышать. Вещи, которыми я действительно не горжусь.

Мама оглядывает комнату с дизайнерской бытовой техникой и двухэтажным стеклянным атриумом.

– Мы любим тебя. Мы сделаем все, что потребуется.

Это требует денег и бо́льшей решимости, чем есть у каждого из нас в отдельности. Сначала мы нанимаем немного сомнительных частных детективов из папиных журналистских расследований, чтобы выяснить, где Зойи родила, и пока мы ждем, планируем следующий этап. Не считая того момента, когда я впервые заболел, это единственный на моей памяти раз, когда мы ведем себя так, как это делают семьи в фильмах: поддерживаем и подбадриваем друг друга всякий раз, когда кто-то из нас начинает сомневаться, что все это сработает или даже что мой сын действительно существует.

Проходит две недели, прежде чем они подтверждают, что ребенок есть и родился он здесь, в Брайтоне. Меня пугает мысль о том, что, пока я представлял себе какое-то сказочное будущее с Керри, всего в паре миль отсюда родился мой сын.

Такое впечатление, что я должен был каким-то образом догадаться, почувствовать.

Но теперь, когда я все знаю, мир кажется другим.

Социальные работники мало что мне сообщают – полагаю, на случай, если я попытаюсь похитить младенца или если его отцом окажусь все-таки не я. Главное, ему, по-видимому, становится лучше, хотя он все еще в больнице.

Однажды ночью мне снится, что в поисках своего сына я иду вдоль бесконечных рядов пластиковых коек, которые я видел на больничных фотографиях. Когда я наконец добираюсь до последней кроватки, там вместо ребенка – крошечное кровоточащее сердечко, бешено колотящееся само по себе.

Что, если он заболел из-за меня?

Люди на «горячей линии» говорят мне делать все по правилам: заполнять анкеты самыми аккуратными заглавными буквами, надевать костюм и пассивно улыбаться на собеседовании, сдать тест ДНК, соглашаться с тем, что мое прошлое было проблематичным.