Как приручить Обскура (СИ)

Он ерошит отросшие волосы и думает о возвращении. Земля пролетает далеко внизу, в излучинах рек от воды отражается солнце. Два имени, будто два разных человека, изучают друг друга, пробуя, как им теперь вдвоём. Как они поделят одно тело?

А нельзя было получить что-то менее пафосное? — спрашивает Персиваль Грейвз. — И осмысленное. Идущий По Следу Зари!.. Куда идущий?.. В сортир?.. По какому такому следу?.. Какой ещё, хрен моржовый, зари?..

Посмотри на себя в зеркало, ты, не пафосный, — отвечает Идущий По Следу Зари. — Посмотри-посмотри, наверняка ведь соскучился по своему отражению. Как ты выжил в лесу без зеркала, мне интересно?..

В дальнем конце вагона висит плакат. Молодые мужчины и женщины в длинных плащах и шляпах стоят на фоне Нью-Йорка. Огоньки на концах палочек освещают строгие лица. «Требуются герои» — написано на плакате, «Мы ждём тебя», а ниже — «Стань аврором!»

Персиваль чувствует жар костра на лице и улыбается.

Он знает, что делать.

Две золотые полоски

Восемнадцать лет назад

Персиваль Грейвз способен выбесить человека за три минуты, если молчит. И за тридцать секунд, если открывает рот.

— Скарборо, отчёта о тяжких телесных с Тридцать второй улицы нет у меня на столе, — говорит он, останавливаясь у стола Мелани Скарборо. Руки в брюки, голова набок, не мигает. Он не спрашивает — где отчёт. Он не спрашивает — почему отчёта ещё нет, и когда он будет. Он констатирует факт с лёгким удивлением.

Как же это бесит.

— Простите, сэр, мистер Даллас поручил мне… — Скарборо жалобно складывает брови, поднимая глаза, и Грейвз белеет.

— Я ваш непосредственный начальник, а не мистер Даллас, — негромко говорит он. В его голосе дрожит сталь, как камертон, и по тону гудения можно легко определять степень его гнева. Сейчас он слабенький, едва дотягивает до "троечки" по десятибалльной шкале. — Вы выполняете мои распоряжения. Я хочу увидеть отчёт до обеда, Скарборо.

— Да, сэр, — вздыхает та, и взмахом палочки тасует документы на столе.

Персиваль Грейвз — самый молодой начальник Отдела расследований магических происшествий за всю историю существования Отдела. Народу здесь всегда не хватает: платят мало, бегать нужно часто, начальства над душой человек пять, и все цапаются друг с другом, потому что Департамент магической безопасности вообще представляет собой образцовый бардак.

Даллас из Отдела артефактов тихо ненавидит Грейвза за то, что тот сдаёт улики и вещественные доказательства только после соблюдения всех формальностей, а не «Даллас, будь другом, забери эту хрень с моих глаз, пока она не взорвалась», как делал его предшественник. Грейвз открыто ненавидит Далласа за то, что тот называет его «сынок» и за «Да что ты возишься, давай я сразу приберу эту штуку, и всем будет спокойнее».

Хантингтон из Отдела ликвидации нарушений Статута ненавидит Грейвза за то, что тот не отдаёт ему своих подчинённых, отговариваясь, что у них и так по горло работы с расследованиями. Это чистая правда, но Хантингтон обожает перекладывать свои заботы на чужие плечи и очень любит подъезжать с предложением «Ну вы же всё равно идёте туда расследовать, вот и приберите заодно, дел-то на пять минут!» Грейвз поначалу отказывал вежливо, потом начал отказывать невежливо, потом сказал при всех «Ну вы же всё равно зайдёте ко мне, вот и отсосите заодно, дел-то на пять минут». Хантингтон после этого начал коситься на Грейвза с опаской и сторониться первым, встречаясь с ним в коридоре.

Бэзил-Джонс из Отдела предсказаний и аналитики предельно вежлив с Грейвзом на людях, а за глаза называет «принцессой», и это самое мягкое — потому что Грейвз еженедельно с наслаждением возит его мордой по ковру на совещании у главы Департамента. За то, что предсказатели почему-то не предсказали ни ограбление лавки летучих ковров, ни гоблинскую перестрелку боевыми заклинаниями, ни внезапное появление в центре города толпы призраков — зато предсказали дождь из лягушек, который так и не пошёл, и необычно раннее цветение гортензий.

Конечно, когда Грейвз устраивает кому-то выволочку — слушать его увлекательно. Делает он это страстно и энергично, каждый раз подбирая такие эвфемизмы для нецензурных выражений, что их впору записывать.

— Эскобедо, сказочный ты умница, — например, негромко говорит Грейвз, щурясь от бешенства, и плечистый Эскобедо прячет глаза, цветом лица и опущенной головой напоминая увядший мак. — Объясни мне, каким образом у Гертруды Вандербильд, маму твою я не имел счастья знать, оказался магический портрет? За какие прекрасные доллары, Эскобедо, отличный ты человек, папу твоего я тоже близко не знал, она им обзавелась? Какой удивительного таланта художник его создал, хотел бы я знать, чтобы отсыпать этому красавцу шоколадных конфет во все отверстия?

— Простите, сэр, — бурчит Эскобедо. Двухметровый мексиканец возвышается над Грейвзом на целую голову, его большое смуглое лицо похоже на плоскую тарелку с кракелюром. Он краснеет и вздыхает, перебирая в пальцах поля форменной шляпы.