Как испортить хороший текст. От кульминации до финала

⊲

Я не без грусти расстался с этим гнилым Западом, таким чистым и полным удобств, чтобы вернуться в эту многообещающую в будущем грязь милой родины.

«У меня тоска не по родине, а по чужбине», – признавался Тютчев друзьям в Петербурге. Широко известно его замечание: «Русская история до Петра Великого сплошная панихида, а после Петра Великого одно уголовное дело».

Несмотря на всё это, у императора не возникло желания «ограничивать либо не допускать распространения идей» Тютчева. Напротив, Фёдор Иванович продолжал расти в чинах, пользовался покровительством дочери Николая Первого и получил назначение старшим цензором в Министерство иностранных дел.

Именно цензор Тютчев запретил печатать в России перевод «Манифеста коммунистической партии» Карла Маркса и Фридриха Энгельса. При этом он будто бы обмолвился: «Кому надо, прочтут и по-немецки».

Тотальную советскую цензуру заслуженно обвиняли в зажимании и удушении талантов. Когда она была отменена, все пишущие получили доступ к читателям. Количество публикаций многократно возросло…

…но здесь ждал сюрприз. Количество талантливых текстов по отношению к общей массе снизилось.

Без искусственных преград стало видно, что подавляющему большинству авторов нечего сказать, а писать они не умеют и вряд ли научатся. Для них цензура была хороша как оправдание: мол, вся проблема только в том, что их зажимают и удушают.

⊲

– А для чего нужны стигматы святой Терезе? Они ведь ей тоже не нужны. Но они ей желанны.

– Вот-вот! – отвечал я в восторге. – Вот и мне, и мне тоже – желанно мне это, но ничуть не нужно!

Так рассуждал лирический герой поэмы Венедикта Ерофеева «Москва – Петушки». Талантливым профессиональным литераторам цензура ничуть не нужна и не особенно желанна. Но, возникая в том или ином виде, под тем или иным названием, она дисциплинирует автора и заставляет взвешивать каждое слово.

Волк в лесу для того, чтобы зайцы быстрее бегали.

Это касается и самоцензуры?

В первую очередь.

Внешняя цензура неизбежна, а самоцензура – необходима.

Существуют распространённые психопатологии, которые проявляются в устной речи: логоре́я – словесный понос, неспособность говорящего контролировать многословную пустую болтовню, и копрола́лия – непреодолимая потребность в употреблении ругани.

Авторы, лишённые самоцензуры, сплошь и рядом демонстрируют логорею, а то и копролалию на письме, хотя вроде бы не числятся клиническими психопатами. Одно из принципиальных отличий писателя от просто пишущего – строгий контроль за тем, что выходит из-под пера. Контроль не в медицинском смысле, а в творческом, лингвистическом, смысловом и стилистическом.

Александр Пушкин задумал роман в стихах «Евгений Онегин» как сатиру на современное ему российское общество. Он не надеялся увидеть текст изданным и писал об этом другу, литератору князю Петру Вяземскому поздней осенью 1823 года:

⊲

Я теперь пишу не роман, а роман в стихах – дьявольская разница. Вроде Дон-Жуана – о печати и думать нечего; пишу спустя рукава. Цензура наша так своенравна, что с нею невозможно и размерить круга своего действия – лучше об ней не думать – а если брать, так брать, не то, что и когтей марать.

Однако самоцензура – детище блестящего таланта Пушкина, острого ума и четырёхлетней южной ссылки – позволила так изящно закамуфлировать сатиру, что 10 января 1825 года цензор одобрил издание первой главы романа «Евгений Онегин». Спустя месяц книга уже появилась в продаже.

Николай Чернышевский писал роман «Что делать?» в тюрьме Петропавловской крепости. Каждый листок рукописи перед тем, как попасть на волю, подвергался цензуре дважды. Самоцензура и редакторский опыт Чернышевского дали возможность замаскировать нигилистический манифест под любовный роман и получить разрешение на публикацию.

Есть авторы, которые бравируют тем, что не боятся цензуры, поскольку ничего не нарушают и самоцензура поэтому тоже не нужна. Есть те, кто клянутся, что пишут кровью сердца или получают откровения свыше: в таком случае о самоцензуре не может быть и речи, текст должен выглядеть одним-единственным образом, и никак иначе…

Прислушиваться к таким голосам – «ошибка выжившего» № 76 хотя бы потому, что любой критический анализ собственного текста – уже акт самоцензуры…

…а об авторе, который неспособен к анализу, придётся читать не в «Антикоучинге», а в «Справочнике психотерапевта» Марины и Андрея Дроздовых: