Как я был номеном

– Что с нами теперь будет?

– С вами – ничего. Идите домой.

Ох, как на меня посмотрели… Будто на приеме в высшем обществе я непечатное слово сказал. Вскинулись два возмущенно-сердитых лица, а Люба, поняв, что я не шучу, побледнела:

– Феньке ничего не скажут, она маленькая, но как без сопровождения пойдет взрослая женщина?!

Я начал понимать. Нечто похожее существует в южных странах. На Руси женщины тоже сидели взаперти, они покинули терема только по указу Петра Великого. И в древней Греции права на демократию и всяких сопутствующих ей гетер были только у сильного пола. Примерно до четырнадцати лет дети не разделялись по полу и ходили нагишом. Повзрослев, девушки отправлялись по домам, а парни – в школу. Кстати, в античных школах преподавательский состав совершенно не испытывал нужды в противоположном поле, довольствуясь учениками. Исторический факт. Такая вот она была – Древняя Греция, венец тогдашней культуры. Основа современной цивилизации, между прочим, как ее представляет большинство. Я цивилизованность понимаю по-своему, но промолчу, чтобы гнилыми помидорами не закидали.

До сих пор нам с Марианной везло с расспросами, ни один не довел до трагедии. Приняв нас за беженцев, вопросов нам больше не задавали, словно боялись запачкаться. Люди второго сорта никого не интересовали, и я не побоялся в очередной раз выказать неосведомленность:

– Без мужчин вообще нельзя показаться на улице?

– Естественно!

Даже Фенька высокомерно хмыкнула.

– Как и без вот этого? – Я указал на Любин платок, ставший наполовину тоньше, но необходимую функцию выполнявший.

Два голоса пылко объяснили:

– Для девушки, которая вышла из детского возраста, опростоволоситься – значит, несмываемо опозориться. Открыться взгляду чужого мужчины – тяжкий грех, пройтись без мужчины – оскорбление обществу, за прегрешения полагается искупление, после которого не все возвращаются домой.

Сурово. Впрочем, религии нигде не были мягкими с теми, кто отступал от правил. Правила сплачивали общество и делали его непобедимым – до тех пор, пока жестокость не становилась неоправданной. А такой она со временем становилась всегда. Камень, который бросили вверх, как ни старайся и ни надейся, упадет вниз. Закон природы. В отношении религии – законы развития общества.

– Ваня. – Люба сжала мою ладонь. – Ты ведь никому не расскажешь про… – Она замялась и опустила голову еще ниже. – Ну, про…

– Никогда. То, что произошло – не ваш грех. – Я перевел тему. – Зимун назвал имя: Аким. Оно вам что-нибудь говорит?

Обе сестры мотнули головами в стороны.

– А что скажете по поводу поселка, где нас держали?

Люба пожала плечами, Фенька тоже смотрела пустым взглядом.

– Где он расположен, с какой стороны деревни?

И снова пожатие плеч вместо ответа.

– Вы не знаете, где мы находимся?!

– Откуда?

– Сколько таких нищенских поселений находится неподалеку от вашего дома? – Я начал сердиться. Нужно спасти Марианну, нужно довести сестер до дома – теперь это моя обязанность как единственного мужчины, а для того, чтобы что-нибудь предпринять, прежде всего нужно определиться с местоположением.

Я приступил к более серьезному допросу. Фенька так далеко еще ни разу не путешествовала, была только на «отработке», как она сказала, но туда возили на телегах. Люба тоже не сделала ситуацию более ясной:

– Про такие поселки я слышала, но их не существовало, пока я не стала взрослой.

Ей шестнадцать, если верить Урюпке, а не верить ему нет оснований. Женятся здесь с пятнадцати. Значит, поселение возникло недавно.

– Откуда взялось столько нищих? Или это все… – я с трудом выговорил новое слово, – спасизады?

– Им разрешили селиться вблизи деревень, чтобы хоть как-то могли прокормиться. Свободно передвигаться по государству запрещено.

– Как называется ваше государство? – втиснул я, пока тему не замылили.

– Зачем ему еще как-то называться?

Ясно, замнем.

– А соседние государства? У них есть названия?

– У соседей есть свои конязи, но их, как мы слышали, называют как-то по-другому. За рекой – Каиново племя, а далеко за лесами, откуда гости плывут… Впрочем, ты те места лучше нас знаешь.

Точно, я же – сирота из спасизадов-убегайцев.

– Если пойти к жителям поселка и рассказать, что с нами приключилось, они помогут?

Люба горько улыбнулась:

– У них правило: мой дом – моя крепость. Войти без приглашения нельзя, пусть даже кого-то убивают у тебя на глазах. Каждый живет по своим понятиям, никто не вступится за другого и ни за что не поможет местным. Мы для них скот, который нужно выдоить и забить. Если бы не папы и конязь, мужики давно спалили бы все такие поселки. Так уже бывало. Спасизады же просто нахлебники, паразиты. И преступники. Их сдерживает только страх перед дружиной конязя. Раньше чего только ни случалось: мужчин убивали, женщин похищали, дома грабили. Однажды терпение конязя лопнуло, каждого второго он посадил на кол, и стало намного спокойнее. Хорошо, что с самого начала убегайцам запретили иметь оружие. За нарушение – страшная смерть, как носителю, так и всем, кто его сопровождал. Потому и жизнь как-то наладилась.