Каина

— Я не верю ни в колдовство, ни в заговоры, ни в защиту от них, — сказала Каталина. — А бусы ношу, потому что показалось, что Такупай дал мне их с любовью. Однажды он уже защитил меня, и потом они красивые, эти бусы.

Она притронулась к ним. Что это? В руках у нее бусы разорвались. Тибисай в ужасе запричитала:

— Боже правый! Тебя хотят погубить! Бусы-то разорвались, что это, как не смерть?

Господи! Защити мою любимую девочку. Пусть все хорошее, что есть на земле, защитит тебя, Каталина Миранда. Да благословит тебя Господь! Да пошлет защиту!

Манинья тоже молилась, сидя в темноте своего пустого дома. Молилась по-своему и о другом. Лодочник не пришел к ней, и она просила Памони, чтобы он убрал с дороги Маниньи ненавистную соперницу. Пусть он заберет ее сейчас же, пусть Манинья опять будет счастлива, долго-долго счастлива со своим мужчиной...

Манинья достала тапару, и зрачки ее расширились: чернота остановилась. Чернота не двигалась дальше.

Почему? Почему Манинья не могла никак одолеть Каталину? Почему не вернулся ее мужчина? Почему не помогает Памони? Может, и Памони оставил ее?

Памони, может, и не оставил Манинью, зато оставил ее Гараньон. Он давно уже задумал побег. И вот этой ночью решил осуществить его. У него уже скопилось достаточно золотишка. А вдобавок в потемках подвернулась и Паучи. С этой женщиной он и будет жить в сельве. Брыкается она до поры до времени, а сделаешь дело — и будет покорней овечки. Что он, мулаток, что ли, не знает? На этот раз некому было прийти Паучи на помощь. Гараньон зажал ей покрепче рот, обвязал веревкой и поволок за собой. Он же пообещал Мисаэлю, что возьмет теперь все, что считает своим.

Глава 24

Туристы уехали, и поселок напоминал корабль, изрядно потрепанный бурей, но благополучно достигший тихой гавани. Каждый что-то извлек из нежданно пронесшейся бури: для одних ветер перемен туго надул паруса надежды, другие остались без руля и без ветрил, погрузившись в пучину безнадежности. Но жизнь уже входила в привычные берега, жители вернулись под крыши своих домов и наводили там порядок.

Фернандо, подсчитав доходы, остался очень доволен: он мог щедро расплатиться с людьми, достроить домики и даже, возможно, привести в порядок посадочную полосу Дело, в общем, стоило того. И он был рад, что его не подвела деловая сметка бизнесмена.

От души радовалась своей новой жизни Инграсия. К туристам она отнеслась как к самым дорогим гостям и работала на них с утра до ночи: пекла, варила, стирала.

Зато как ей было приятно, когда приезжие ели и нахваливали ее обеды и ужины, когда были растроганы ее попечениями, когда на прощание подарили ей подарки. Они даже сделали фотографии Инграсии с ее сыновьями, чем необычайно ей польстили. А теперь за свои заботы и хлопоты, которые и без того принесли ей радость, Инграсия получила еще и деньги. Они обсудили с Лус Кларитой, на что их потратить, и решили купить миксер, по нарядному платью и кое-что отложить про запас. Правда, Абель попытался тут же наложить руку на доходы Инграсии под предлогом того, что мужчина — глава дома и он должен распоряжаться и доходами и расходами, тем более что негоже тратить деньги на тряпки. Но Инграсия тут же поставила Абеля на место, главой в этом доме давно была она, и припрятала денежки подальше.

Зато Лола принесла все свои деньги Хосе Росарио. Для него приезд туристов был настоящей трагедией, крушением его любви. Все эти дни он не смотрел на Лолу, не разговаривал с ней и теперь с болью и тоской сказал:

— За кого ты меня принимаешь, Лола? За сутенера? За крысу, которая может продаться за красивую рубашку? Кто я, по-твоему? Скажи!

— Мужчина, которого я люблю, — бесстрашно ответила Лола, и это была чистая правда. — Для тебя это дурные деньги, я знаю, но ты можешь сделать на них много хорошего. Помоги мне почувствовать себя лучше, купи на них тетради, мел, доску.

Осуществи свою мечту, устрой настоящую школу. Мне они не нужны. Моей мечтой был ты. Ты отказался от меня. У меня больше ничего нет. Но я хочу порадоваться осуществлению твоей мечты. И ты не смеешь мне в этом отказывать.

Хосе Росарио не мог не оценить благородства Лолы, он тоже любил ее, но не мог справиться с ревностью, самолюбием, с положением, которое казалось ему унизительным. Растроганный, он взял деньги у Лолы, но не прошло и часа, как он пришел с ними обратно. Хосе Росарио представил себе, что у него будет школа, а Лола будет прежним способом зарабатывать деньги. Знать об этом, видеть это было ему не под силу — Лола вновь принялась уговаривать его. Она же знала, как он был счастлив, обучая грамоте ребятишек Инграсии, каким становился озорным и веселым, на какие пускался выдумки, стараясь, чтобы малыши получше запомнили буквы...

— Лола, я уже поправился и возвращаюсь к партизанам, — в ответ на ее уговоры ответил Хосе.

Вот тут Лола вспыхнула.