Каина

— Я пью за тебя, — сказал Фернандо, подходя к ней с бокалом. — Без тебя я бы ничего не добился. Это твоя победа, Каталина! Твоего ума, обаяния, женственности. Я уже говорил тебе, что я — твой самый надежный друг и ты всегда можешь рассчитывать на мою помощь, на мою поддержку. Я сделаю все для тебя — возможное и невозможное. — Фернандо замолчал, а потом, глядя в глаза Каталине, прибавил: — Я люблю тебя, Каталина Миранда, и сделаю все, чтобы завоевать твою любовь.

Слова Фернандо прозвучали как рыцарская клятва.

Каталина не могла не улыбнуться.

— Фернандо, ты опять застал меня врасплох!.. — Больше она ничего не могла ему сказать, да и не хотела. 

Музыка в этот вечер доносилась и из дома Маниньи. Манинья устроила своим людям праздник. Ей хотелось музыки, людей и шума в этот вечер томительного, долгого ожидания. Но она наслаждалась и ожиданием, потому что знала: оно скоро кончится и наступит ночь — счастливая ночь Манинъи Еричаны. Она поила своих слуг александрино, лучшим напитком сельвы, и смотрела, как они веселятся. Был и еще повод для празднества: Гараньон с Мисаэлем напали на золотую жилу. Золото было для Маниньи хлебом, солнцем, водой, оно было для нее самой жизнью. И она чувствовала: жизнь идет ей навстречу, она любит Манинью, и была счастлива. Но вот показалась луна, и Манинья приказала закончить праздник. Ночь была ее царством, и царствовать она хотела одна.

Гараньон грузно поднялся и подошел к хозяйке попрощаться, похоже, даже его задобрила Манинья своим щедрым праздником, потому что он сказал: 

— Ладно, Манинья, пусть ночь принесет тебе ту радость, которую ты ждешь, — и поцеловал ее в щеку.

— Поцелуй в щеку — к разлуке, Гараньон. Ты прощаешься со мной?

— Прощаюсь до завтра, Манинья.

— Исчезни и ты, Гуайко, — приказала Манинья Такупаю, когда все остальные разошлись. — Манинья не хочет, чтобы кто-то оставался в доме. Она будет ждать одна.

— А кто смягчит твою боль, если мужчина не вернется? — спросил Такупай.

— Вернется. Луна приведет его ко мне, Гуайко.

Рикардо собрался уезжать: ночь не темная, лунная, он быстро доберется. Он привез мотор в селение, люди Пуэкали обещали построить лодку так что с делами было покончено. Его тянуло туда, где оставалось еще столько неразвязанных узлов...

Но Пуэкали удержал его:

—Погоди, Леон, давай выпьем александрино, поговорим...

Рикардо не мог отказать старинному другу, тем более что он понял: разговор предстоит серьезный, иначе старый индеец не стал бы удерживать его.

— Ты слышал о дыхании дьявола, Леон? — спросил его старик, отпив глоток напитка.

— Не понимаю даже, о чем ты говоришь, Пуэкали, — попробовал отмахнуться Рикардо и тоже пригубил александрино.

— То, о чем я говорю, очень серьезное дело, Леон. Это страшное и сильное заклятье, заклятье на смерть, и оно всегда сбывается. Ты слушай меня, Леон, слушай внимательно. О дыхании дьявола говорят тогда, когда у человека отнимают душу и этот человек умирает медленной смертью...

— А мне зачем ты это рассказываешь?

— Затем, что у твоей женщины забрали душу, лодочник.

Печально и сострадающе смотрели на Рикардо глаза старого индейца, внося еще больше тревоги и непокоя в истерзанную и смятенную его душу.

— Я вижу печать смерти на твоей женщине. Злой дух следит за тем, чтобы заклятье исполнилось, и душа покидает ее мало-помалу.

— Интересная сказка, Пуэкали, но поверить в нее трудно, — Рикардо все же хотел отстранить от себя ночные кошмары сельвы, найти опору в здравом смысле.

Старик неодобрительно покачал головой:

— Ты человек из сельвы, Леон, но еще не научился верить тем, кто живет в ней.

Ты можешь узнать все сам — у кого-то спрятана закупоренная тапара, в ней душа твоей женщины. Тапара эта становится все чернее и чернее. Когда она почернеет так, что ее не будет видно в темноте, твоя женщина умрет, потому что из нее уйдет свет жизни. Где-то должна быть эта тапара. Поищи ее, лодочник. Рикардо не верил старику и верил. Тревога уже вошла к нему в сердце, обжилась в нем.

— Когда я закончу лодку, я найду тебя в Сан-Игнасио, потому что там твоя женщина, — сказал индеец.

На этом они и расстались.

Верить? Не верить? А если верить, то как можно спасти Каталину, даже если найдешь тапару?..

Тибисай заметила, что и на празднике Каталина была в бусах Такупая, и очень заволновалась. Она чувствовала, что на Каталину навели порчу, и хотела хоть как-то её оградить. Поэтому она пошла проводить Каталину до дома и дорогой все твердила ей:

— Сними с себя дрянные индейские бусы!

— Такупай дал их, чтобы защитить меня, — отвечала с улыбкой Каталина.

— А может, для того, чтобы причинить тебе вред? Он еще малым мальчишкой таскался за Еричаной, он ей верный слуга, и наверняка она их тебе подкинула.

— Что ты говоришь, Тибисай? — изумилась Каталина.— Опять взялась мне сказки рассказывать. Да Такупай втрое старше Маниньи.

— Манинья не меняется. Я была девчонкой, она была точно такой же. Мы с Такупаем состарились, а она по-прежнему молодая. Манинья — колдунья, сильная колдунья, она может наслать на тебя порчу.