Каина

— У нас ведь есть очень хороший поэт, — сказала она. — Во всяком случае, по моему мнению, хороший. Так почему бы ему не почитать сегодня вечером свои стихи.

Капрал совсем уж было собрался рассказать, кто у них в поселке настоящий поэт, чтобы отвести от себя эту напасть. Но начальник, грозно взглянув на него, произнес:

— Поэт так поэт. Хороший так хороший. Пусть читает. 

Мнение начальства — закон для подчиненного, и бедный Пруденсио покорился.

Вечером вдобавок в поселке погас свет. Но туристам объявили, что именно так все и задумано: сегодня их ожидает поэтический вечер при свечах. И в золотистой полутьме Пруденсио трогательно читал нараспев:

Слова мужчины — слова верности,
Не найдется красивее слов,
Сколько в них нежности,
В них — любовь.
И любовь эта вечная
Не покинет тебя никогда,
Хоть и жизнь скоротечная,
И судьба нелегка.
И скажу я, любимая,
Что готов без конца
Днем и ночью, родимая,
Ждать с тобою венца!

Женщины были растроганы, в женском сердце всегда звучит поэтическая струнка. Тут сержант Хустиньяно Гарсия не ошибался.

Но не поэзия была владычицей этой ночи. Ею владела стихия страсти.

В эту ночь маленькая девочка вновь приходила к Манинье и горько-горько плакала.

— Уходи, — просила ее Манинья. — Эта ночь принадлежит Манинье. Она обрела наконец своего мужчину и будет спать с ним. Никто не отнимет у Маниньи то, что так дорого ей досталось. Уходи, девочка, уходи.

Но маленькая смутляночка в кружевах все плакала и плакала, и плач ее отдавался в ушах Маниньи. И тогда она сказала мужчине, который дремал рядом с ней в гамаке, ласково обнимая его за плечи:

— Я боюсь утра.

— Почему? — отозвался Леон.

— Я боюсь, что луна уйдет и ты уйдешь вместе с ней, а я останусь одна...

— Взойдет солнце; а там посмотрим. Но одно ты хорошенько запомни: ты не моя женщина. Это не мой дом. У меня ничего нет. У меня никого нет э, этой жизни, Гибельную страсть, разлитую в воздухе, ощущал и Такупай. Сидя рядом с Пугалом, он говорил, потому что знал: эта женщина все поймет, но никому ничего не скажет:

— Говорят, любовь отводит несчастья, но моей сеньоре она приносит только зло.

Зло пришло, когда она решила остаться в Сан-Игнасио. И теперь начинаются несчастья, и никто не может ей помочь, ни ты, женщина, ни я, ни ее люди. Моя сеньора, будет одна в своем горе, совсем одна...

А Гараньон уже издевался над Маниньей.

— Она — покойница, приятель, — говорил он Мисаэлю, — она сама себя убила этой ночью. Как ее можно теперь уважать или бояться? Теперь я и вправду заберу свое!

В Гараньоне играла злая сила. Ему нужно было выпить, закусить, погонять шары на бильярде.

Он потащил Мисаэля в бар. В баре уже вовсю горел свет и шло веселье: падре исполнял болеро, аккомпанируя себе на гитаре.

— Дай нам рому, Мирейя - рявкнул Гараньон. — Падре посвящает свою серенаду мужчинам!.. 

— Я не вижу мужчину, вижу клоуна, — парировал падре и одним ударом сбил Гараньонас ног.

Гараньон взревел, как бык, вставая, и тут пошло такое! Туристы были рады-радешеньки, что унесли оттуда ноги. Пошли в ход стулья и табуретки, переворачивались столы, вдребезги разбивалась посуда. Надо сказать, что падре умел отлично драться, он здорово отделал Гараньона. Ингрид искренне восхищалась им: настоящий мужчина, ничего не скажешь.

Зато как была огорчена Мирейя. Подумать только! Падре и драка! Ну кто бы мог представить себе такое! Эта Ингрид — просто настоящая дьяволица, с ее приездом падре будто подменили — поет, танцует, да еще дерется! Стыд и позор!

Мирейя едва сомкнула глаза из-за переживаний, зато падре отлично выспался и встал в распрекрасном настроении. Такая развеселая жизнь была ему по сердцу.

Галавис отправился в душ освежиться.

Когда негодующая Мирейя выглянула в окошко, она увидела, что падре стоит под душем, а.к нему в душ входит Ингрид! Ну нет! Такого она не позволит! Мирейя

выскочила из дома. Увидев приблизившуюся Мирейю, падре тут же ласково улыбнулся:

— Я показываю Ингрид, как действует душ, дочь моя.

— Я сама ей покажу, падре, — угрожающе ответила Мирейя, и Гамбоа тут же вышел из душа, а Мирейя обрушила на голову Ингрид целый поток холодной воды.

— Ах, простите, — вежливо сказала она, — я нечаянно, но вода открывается именно этой ручкой.

Про себя Мирейя подумала: «Так ей и надо, пусть немножко остынет, бесстыжая!»

Фернандо негодовал не меньше Мирейи. Что теперь скажут туристы? Кто захочет после вчерашней неприличной драки приезжать в Сан-Иг-насио? И куда подевался этот проклятый лодочник? Кто сегодня повезет туристов? Не хватало ему еще одного провала!

Куда только не заглядывал Фернандо, лодочника нигде не было. Вместо лодочника он нашел на берегу у пристани Бенито, который сидел рядом с Паучи и разливался: