Изнанка

Она медленно встала, и вышла, со скрипом затворив дверь. День только начинался. По низинам леса стоял туман, чуть залезая на их поляну. Воздух был сизый от копоти труб, из той, что была по другую сторону забора валил черный густой непрозрачный дым, пропитывая тухлым запахом всё вокруг.

Она закашлялась, осматриваясь по сторонам. Лес стоял тихо и неподвижно. За большим непролазным забором не было слышно ни шороха. Чуть помешкав, она нерешительно двинулась в сторону забора, но сделав пару шагов, увидела, что что-то ярко блестит, отражаясь от первых лучей солнца в поленнице рядом с кочегаркой.

Осмотревшись по сторонам, и убедившись, что она не видит никого, кто мог бы наблюдать за ней, она подошла к поленнице. Это что-то блестящее было завалено бревнами, и слепило глаза. Раскидав бревна, наваленные сверху, она добралась до треугольника большого, отколотого или отбитого куска. Сердце Уми забилось чаще. Зеркало!

Она взглянула на своё отражение. Спокойное лицо, с большими тёмными кругами под коричневыми, почти черными глазами. Спутанные темные волосы длиной до плеч разметались по сторонам, отдельные пряди повисли клочками запутавшейся сети. Тонкий нос, широкие брови, и жесткие, крепко сомкнутые губы.

Все это по кусочкам отражается в отбитом осколке зеркала. Она водит им как магнитным компасом по карте, пытаясь уловить себя всю, целиком.

Наконец, сообразив приложить зеркало к сложенным одно на другое бревнам, она отходит на пару шагов, и наконец видит лицо целиком.

Голова начинает гудеть, Уми обхватывает себя за плечи, и темнота подходит со всех сторон, выбивая землю из-под ног. Она успевает схватиться за зеркало, но валится кулем на землю, и погружается в забытие.

Глава восемь. Люда.

Густая пелена застила всё живое, пока не стала развеиваться тонкой струйкой нового пространства. За школой шли рядами старые заброшенные гаражи. С облупленной красной краской и ржавыми петлями.

Тонкие цепкие руки одноклассниц крепко держали за локти с двух сторон. Это было не в первый раз, но в этот раз было больнее, руки перекручивали, удерживая. Плевали в лицо подходя по очереди.

Последней подошла рыжеволосая Олеся, заводила этой группы. Она стояла всё это в стороне, роясь в рюкзаке Люды. Самая красивая девочка в классе, наряженная как кукла в яркое синее платье, и красные лакированные туфли. Быстро обернувшись назад, проверяя не видно ли кого на этом дворе, подошла, и растерев руки, плюнула на них.

– Ты же знаешь, почему ты здесь? – Спросила она, делая манерный шаг назад, пританцовывая. Она знала, что четверо против одной – это беспроигрышный вариант.

– Отпусти меня! – Свесив голову сказала она в пол, крепко перехваченная двумя рослыми одноклассницами, в плисовых синих юбках, широко расставивших ноги.

– А ну не ори. – Коротким тычком Олеся перекрыла доступ к воздуху, коротко и легко ударив тыльной стороной ладони по шее, прямо под подбородком.

Закашлявшись, Люда согнулась напополам, ослабив хватку двух одноклассниц. Те брезгливо отскочили. Отошли недалеко, не хотелось прикасаться к человеку, что, согнувшись напополам со слезами и соплями выхаркивает остатки того, что кипело в желудке последние пару часов.

– Отпустите меня! – Севшим, хриплым голосом попросила Люда. Волосы спутались и слиплись, перепачкавшись слюной и остатками завтрака, и висели мертвыми мокрыми сосульками вдоль лица.

– Еще чего. Я жду, когда ты заплачешь. – Олеся с удовольствием, смакуя слово за словом, негромко произнесла это.

– Отпустите меня! – Вороньим криком вырвалось из груди, раскатисто, громко.

– Еще чего. – Повторила Олеся, и плюнув на руки, Олеся растерла обеими руками вокруг глаз Люды. – Отец твой, говорят, пьёт не просыхая, и дома не появляется, так чем ты лучше? Дочь алкаша. – Она растерла слюну по глазам Люды, придвигаясь к лицу её вплотную, деланно вдыхая запах кожи и волос.

– Зачем тебе волосы? Может без них будет лучше? – Она отступила на пол шага, улыбаясь, показывая двумя пальцами, как режет воображаемую прядь волос. – А может ты и вся тут ни к чему? – Она улыбнулась, и плюнула в лицо. Попав между глаз, слюна стекала большой белой пенистой каплей с носа, перешла на правую часть лица, неровно скакнула по скуле, и повиснув на краю подбородка, неприятно щекотала лицо.

– Давай, плачь! – С вызовом в голосе, довольно улыбнувшись сказала Олеся.

Люду в этот момент никто не держал, и нащупав в кармане ножницы, она рывком вынула их, и быстро воткнула в бедро стоявшей в полушаге Олеси так сильно, как смогла. От поднявшегося крика стало по-настоящему страшно. Никто не кинулся на неё, не пытался поймать, или ударить. Она постояла немного, глядя, как кричат девочки, затыкая колготками и платками большую рану на рыхлой белой ляжке Олеси, и, развернувшись, пошла прочь.

Кто-то кричал и звал на помощь, кто-то пробежал мимо, причитая что-то неразборчиво. Но никому не было дела до неё. Шатаясь, шла она по улице, не видя ни лиц людей, ни названий улиц, пока кто-то не схватил ее за плечо.

– Эй, что с тобой? – На улице её схватила за руку смутно знакомая девушка.