Изнанка

Сумка не поддавалась, и Света, расставив ноги так широко, что синяя юбка натянулась до предела чуть ниже у колен, короткими толчками вырывала тряпичные лямки из рук. – Не надо было тебя к себе тащить, вот я идиотка. – Процедила она через зубы. Сумка не поддавалась, только раскачивалась, и почти доставая до коленей.

– Гадина. А ну отдай варенье.

– Сама уродка! Думаешь, что ты лучше всех, да? Ненавижу таких как ты, таких с виду простых хорошо одетых девочек. У тебя же все будет хорошо, по тебе же видно. Так чего ты ко мне прицепилась, что та муха?

– Отдай, это моё варенье. Мое. Отдай! – Лицо Светы исказила жуткая гримаса, рот приоткрылся, и мелкие густо растущие зубы показались из-за больших, густо накрашенных красной помадой губ.

– Ненавижу уродов, и тебя ненавижу! Вы все одинаковые, хоть и красивые на лицо.

Паучиха!

Сумка раскачивалась сильнее и сильнее.

– Это. Мое. Варенье. Отдай. – С каждым словом Люда оттягивала сумку в свою сторону, а на последнем отпустила из рук, и даже толкнула вперед, а Свету. Та от неожиданности не устояла на ногах, и, споткнувшись не удержалась, и полетела спиной вперед. Сумка отлетела вбок, в сторону проезжей части, громко треснув о бордюр.

Люда схватила её, и бросилась бежать, не оглядываясь.

– Чтобы ты провалилась, гадина! – Со всхлипом неслось ей в след, и еще, и что-то еще, но уже было нее разобрать. Сердце так громко стучало, отдавая в виски.

Кажется, от напряжения сейчас пошатнётся дорога, и медленно начнут заваливаться дома, осыпаться по кирпичу после того, как рухнут крыши вслед за растопыренными антеннами, вороньими тайниками и голубиными гнёздами. Качнувшись, и чуть не упав, она ободрала ногу о большой отбитый кусок асфальта, но машинально успела зацепиться за ржавый фонарный столб.

С тряпичного дна сумки подтекало мелкой липкой струйкой с одного края, заляпывая черные дешевые ботинки из искусственной кожи.

Обе банки расколотились, только большой полумесяц стекла остался цел, прямо под мутной резиновой крышкой. Внутри плавали куски сливы, бурый карамельный сироп, и голубые осколки стекла, чуть переливающиеся нимбом от бликов фонаря.

Люда с тихим стоном досады отбросила сумку на неасфальтированный кусок земли, под фонарь, что скрипел от каждого порыва ветра.

Покрутившись по сторонам, и убедившись, что улица пустая, и никто не гонится за ней, Люда сникла, лицо осунулось и как будто постарело лет на десять. Она опустила плечи, и, некрасиво изогнув рот, беззвучно затряслась, размазывая черные густые полосы вокруг глаз. Медленно, шаркая и загребая камни от потрескавшегося асфальта, она брела последние сто метров до своего подъезда.

На другой стороне улицы от дома отделилась тень, и перешла через дорогу. Обернувшись в обе стороны, в поисках случайных свидетелей, он осторожно открыл сумку, и опустил палец внутрь, обмакивая в гущу сиропа. Осторожно и быстро облизнул палец кончиком языка.

– Вкусно. – Чуть слышно сказал в воротник, и одним движением отбросив сумку в ближайшие кусты, насвистывая зашагал прочь, сверкнув острым точеным носом под светом фонаря. А глаза голубые, холодные. Идешь, как по льду – упс, а там полынья.

А над всем этим остановилось небо. Совсем не летнее, холодное, вот-вот рассыпется медными пятаками первого снега.

Глава девять. Болото

– Что же ты наделала! – Её трясли за плечи. – Вставай, слышишь? – Она с трудом раскрыла глаза, всё тело ломило, и пульсировало болью. Михаил, схватившись руками за голову, широкими шагами ходил по двору. Она с трудом сосредоточилась на мысли, что её вынесло обратно из своего воспоминания, и она больше не во дворе своего дома, посреди сумерек.

– Я столько усилий приложил, чтобы пронести сюда этот кусок зеркала. – Он кричал. – Как же мне теперь его собрать? Слышишь? Как? Они меня больше не пустят туда, они начали гусей ловить.

Печник схватился за голову двумя руками. Уми приподнялась на локте, наблюдая за ним, но не двигаясь. Тот кинулся на колени, собирая осколки в ладонь, рассматривая каждый кусок, прикладывая один к другому, и отшвыривая отбракованные со стоном. – Я хотел… Мне надо было посмотреть себе в глаза. Я… – Он резко оборвал себя, и рыча повалился на землю, закрыв лицо ладонями. Уми продолжала смотреть со стороны, не двигаясь, и не пытаясь встать, или сказать что-то.

– Мы же уже умерли, да? – У неё словно весь рот засыпали песком, было сложно произнести это вслух.

Казалось, прошло не меньше десяти минут, пока он что-то ответил. Было слышно, как громко ходил воздух внутри его груди. Бесцветным, тусклым голосом ответил. – Да.

Пристально, не отрываясь, он рассматривал ладонь, полную мелких переливающихся разбитыми отражениями осколков.

– А если кто-то со мной был. Вместе. То где он? – Она не поднимая головы ждала ответа, замерев всем телом.

– Почем мне знать где кто? – Печник раздраженно перебирал каждый кусочек стекла. – Если ты одна оказалась, где приземлилась, значит дружок твой или у Жнецов, если праведник какой, или блаженный, ну или в печь уже давно отбыл.