Изнанка

– Шшшшшшш – Приглушенным роем доносилось из глубины леса. А потом она увидела эти огромные, почти в человеческий рост коконы. Черной рыхлой мякиной скатанные в дугу, свисали они с деревьев. Чем они крепились к сухим стволам не было видно, но со стороны казалось, что это отсыхающий, еще живой бутон, но дунешь – оторвется. Они были повсюду, по несколько штук на каждом дереве. Некоторые были почти совсем сухие, а некоторые пульсировали чуть видными прожилками, внутри что-то шевелилось, и поверхность была не сухая, а как свежий ржаной хлеб в разрезе. Казалось, каждая пора, как носом втягивая, зашевелилась, стоило ей только приблизиться. Оттуда и шел этот чуть слышный шелестящий звук.

Весь лес был наполнен этим шелестом, дребезжащими корочками словно давно отсохших легких, что больше никогда не смогут вытолкнуть настоящего воздуха. Они были повсюду.

Уми неуверенно сделала еще несколько шагов, озираясь по сторонам, когда под ногами ощутимо почувствовались толчки, за спиной зашевелилась земля, и земля, покрытая старым закостеневшим мхом, начала расти.

Лес словно стал плотнее, и темнее. Еще секунду назад между деревьев был виден просвет, но с каждым падающим комком земли за спиной, света становилось всё меньше и меньше. Уми не сдвинулась, даже когда куча выросла выше её роста, а в икры уперлись влажные кочковатые корни. Стало очень тихо. Коконы не издавали больше ни звука. Было темно, как ночью.

– Печник ушёл – Проскрипело сзади. – А нужно топить. – Оно с большим трудом говорило, прерываясь на долгие паузы. – Печь три дня стоит.

– Я не хочу. – Она медленно начала поворачивать голову, пытаясь посмотреть, кто там сзади. Что-то твердое обдало холодом, упершись в лопатки. Она так же медленно вернула голову на место, часто дыша, готовая как пружина разжаться в любой момент. «Убежать бы. Но куда бежать?».

– Ты должна. – Проскрипело ели слышно сзади. – Не отпущу просто так.

Казалось тишина превратилась грязную жижу, что заползает внутрь, заполняя собой всё пространство. Во рту пересохло, и появился привкус земли и тины.

– А если не справлюсь? – Стук в висках усилился.

– Справишься. Иди за мной. – Сломанной рацией оборвалась речь, под ногами загудело, и земля, перемешенная с кусками корней, мха, и камней, с гулом обвалилась, обдав Уми комьями и пылью. Стало чуть светлее, и казалось, даже деревья не так плотно стоят друг к другу, как еще минуту назад.

Из-под земли показалась тонкая паутинка грибницы, что, быстро разрастаясь, понеслась вперёд. Лес, казалось, вот-вот закончится, и перейдет в новое пространство. Ветра не было, но висящие чёрные коконы чуть зашевелились, затрепетали старыми обгоревшими листами. У ближайшего к ней, на уровне головы, явно проступил большой, неестественно широко разинутый рот, и там образовалась небольшая шевелящаяся впадина, обтянутая тонкой черной, как гудрон пленкой. Вот-вот прорвется. Но ни единого звука не вышло наружу.

Уми уже бежала вслед за грибницей, что быстро разрасталась по земле, стараясь не наступать на желтую кружевную полоску, и быстро скрылась за частоколом деревьев.

Глава 4. Кочегарка.

Долго петляли, и наконец вышли к небольшой постройке, стоящей посреди сухой, вытоптанной площадки. Спереди стоял навес, полный дров и угля, сваленного в большую кучу с краю. Там же, упираясь в деревья, торчал большой валун с топором, лежащим сверху. Кочегарка, грубо сложенная из каменных глыб, выходила дверью на поляну, другую половину было не видно. Разделял одну часть от другой высокий непроницаемый каменный забор, уходящий в лес. Камни были старые, покрытые серым мхом, и местами промазанные смесью грязи и палок.

Подняв голову, Уми рассматривала дом. На огромной плоской крыше торчало две широких толстых трубы, просаленных сажей. Из ближней тянулся тонкий дымок, серой непрозрачной струйкой, сбиваясь и прерываясь от любого нервного броска ветром. Вторая огромная труба, черным уродливым сапогом торчала с другой стороны забора.

С той стороны еле уловимо слышалось шарканье сапог. Кто-то большого роста ходил, тяжело вздыхая большой грудью, волоча по земле что-то тяжелое, похожее на мешок или завернутую в куль ткань, шаркая одним протяжным непрерывным звуком. Мешок тяжело ухнул, зацепившись за порог, скрипнули петли, и всё смолкло. Как ни вглядывалась, ничего не было видно, что там за забором.

– Топить ночами. – Прогудело из глубины зашевелившегося леса. Она обернулась – позади осталась высохшая, пожелтевшая грибница. – Ночами не высовывайся. Нельзя. – Лес, выдохнув, в секунду стал на место сухими мертворожденными бустылами. Ни звука не доносилось ни из леса, ни из постройки.

Дверь поддалась легко. Изнутри кочегарка оказалась намного просторней, чем казалось снаружи. Внутри пахло сажей и гарью. Было тепло, сухо, темно. Только большая, белая, сложенная во всю широкую стену печь, уходящая во вторую часть кочегарки, наглухо закрытая сейчас, тускло помигивала через тонкие щели заслонки. На приступе стояла одна кружка, и чайник, весь в царапинах, но отполированный до блеска.