Избранные рассказы. Хронологически

- Да что ты! - болезненно охал художник, приседая под грузом везенья.

Боже, боже, боже, господи, царю небесный, за какие заслуги? Но каждый в глубине души чувствовал, что достоин, давно заслужил, и так оно, в конце концов, и должно было случиться. Как по писаному: «Придут и сами дадут!» Или вот ещё: молочные реки, кисельные берега, прямо пойдешь - счастье найдешь. И вот, во исполнение пророков... Существует же на свете справедливость, ёлки-палки, или нет, в конце концов!

- Я так и знал, так и знал, - бормотал художник.- Это могло быть или именно так или уж никак!

А тем людям, которые предлагали ему комнату в Москве - они уже не раз звонили: не надумал ли, они снова позвонят, а он им с коварным сожалением ответит, что уже, ах, уже. На четырёхкомнатную. Нет, без доплаты. Да. В Измайлове...

Впрочем, он стыдился этого мстительного предвкушения, он отгонял его от себя подальше. На душе должно быть чисто, чисто! Чтобы не погубить святое чудо отравой душевных отходов, как заводы губят народ.

Попытался от избытка чувств поприставать к жене, но она с ходу пресекла:

- Нельзя! Пост...

И он сразу принял этот довод. Вблизи везенья надо держаться осторожно, как вблизи шаровой молнии. От преждевременного ликования - сами знаете, что будет. Замри и жди. И постись. Приноси благоговейные жертвы. Это они оба понимали. В напряжённые моменты жизни они умели действовать согласно и заодно, забыв междоусобные распри. В трудную, по-настоящему трудную минуту они могли друг на друга рассчитывать, и кто им не позавидует в этом?

Жена уже засыпала, он растолкал её:

- А может, это нам дьявол её подослал?

- Такую-то божью старушку? - пристыдила жена.

- Действительно, - тотчас признал художник, но спать ещё долго не мог. Ему блазнились картины московской жизни, доступность работы, и чёртов тот автомобиль, и респектабельность, ах, и как он уведомит знакомых об изменении адреса, и враги поперхнутся от зависти - о, он гнал эти подлые картинки, а они лезли, одолевали его, как орды нечистой силы, и он то и дело повторял молитву, единственную, какую знал: «Господи, Иисусе Христе, сыне божий, помилуй мя, грешного!» - и трижды крестился, но наваждения наползали в новую атаку.

Под конец ночи этот святой Антоний наконец заснул больным сном, и его будили кошмары: комнаты, комнаты, двери, его присутствие там всегда оказывалось абсурдным. Просыпаясь, вспоминал, что произошло, боялся верить и тоскливо молил: скорее бы осуществилось, если только это правда, о господи! «Что делаешь, делай скорее!»

Завидовал жене: спит! Уже знал: завтра целый день болеть: бессонницы обходились ему всё дороже.

Утром все рассосались: на работу, в школу, в садик. И только тогда появилась из своей комнаты бабуля, тактично переждав утреннюю суматоху.

Теперь они были вдвоём. Чай. Вот лимон (остатки последней поездки в Москву), вот сливки (ну, это здешние), а вот булочки, попробуйте, ванильные, в самой Москве таких нет.

Бабуля, безгрешная душа, намазывала масло тонко-тонко - за бедную жизнь привыкнешь так, что по-другому уже и не нравится. Мать у художника тоже: так долго доставались ей от кур только крылышки, а от рыбы только головы, что потом и в достатке, и в старости ела только это.

Бабуля продолжала между тем свои вдохновенные проповеди. Понятно, её долг при всякой возможности вербовать в свою веру, но художник уже так утомился делать благоговейную морду, ему бы к делу перейти скорее, а она тут ещё в хвастовство ударилась, расковавшись от родственного доверия: ей, мол, доводится иногда самой проводить религиозные собрания в молельном доме, так приходят даже неверующие и после говорят: «Я давно мечтал послушать эту женщину». Как бы ни хотел художник переехать в Москву, как бы искренне ни старался полюбить эту бабку - ну не мог он себе представить того неверующего, на которого произвели бы впечатление её убогие восклицания, хоть убей, не мог, ему было смешно, а старушка тут возьми да и прочитай духовный стих, который она когда-то в юности, в ссылке, услышала от своего наставника, и он ей велел запомнить с одного раза. Слушать этот беспомощный стих было противно, но приходилось терпеть. Художник кашлянул:

- Такая память! С одного раза запомнили!

Очень мучился.

- Да, с одного раза! У нас не полагается ничего два раза повторять, ни духовные стихи, никакие просьбы тоже, если человек один раз попросил и ему не дали, то второй раз просить не надо: значит, ему не хотят дать, у нас так.

Конечно, намёк про задаток за дом у художника тлел в мозгу, тлел...

Завтрак уже закончился, но бабушка не торопилась в свое Полетаево.

Ежедневная привычка по утрам, когда все разойдутся, сразу приниматься за работу усугублялась срочностью заказа, и подспудное раздражение художника капля по капле нарастало.