Проклятая старуха без умолку рассказывала про свою жизнь, про работу в молодости на ферме, и как они все друг друга выручают и всю картошку, выращенную на даче - ну, дача у них, дом, всего в десяти километрах от Москвы, есть даже горячая вода и газовое отопление, а так домик небольшой, два этажа, внизу комнатка и кухонька и наверху две комнатки, участок шесть соток, придётся теперь искать покупателя, продаст она, конечно, задёшево, но всё равно заботы, хлопоты, ну так вот, всю картошку они ещё с осени раздают братьям и сёестрам. А сын её, который пресвитер-то, он вообще-то инженер, ведь в общине у него работа бесплатная, духовный долг, ради этого духовного долга мы идем на всё, на всё! (Временами речь её становилась исступлённой, резкие выкрики сопровождались сухим и почти хищным огнём глаз). Он таксистам проповеди читает, чтобы не были алчными и всю сдачу отдавали, так эти таксисты, бывало, подъедут к дому и зовут: «Алексей Петрович, где ты там, поучи-ка нас!»
Художник успел вставить насчёт дачи, что они купят у неё всё, что она сочтёт нужным продать! Раздражение копилось, становилось угрожающим. Она в какой-то момент почувствовала это и смолкла, съёжилась.
- Итак, займёмся нашими делами, - решительно воспользовался тишиной художник. Улыбок у него уже не было, кончились его улыбки, вчера за вечер месячную норму перебрал, мозоли натёр на челюстях. - Вы сейчас поедете, как я понял, в Полетаево, а я схожу в бюро обмена и начну оформлять разрешение. Мне для этого нужны ваши данные. - Он принёс ручку и бумагу.
Бабуля слегка растерялась:
- Так ведь я документы все оставила под залог, дом-то мне нельзя упустить, дома редко продаются, хозяин только до сегодняшнего вечера отсрочку дал.
- Я и не прошу документы, просто скажите мне адрес и другие данные.
Конечно, художник понимал, что как ни отодвигай вопрос задатка, рано или поздно придётся в него упереться. Конечно же, вопрос его страшил. Ужасная его неотвратимость состояла в том, что он сам должен будет завести об этом речь. Он знал, что она не попросит. Он предложит сам. И она это знала. Но,
- Пята Паркова у нас... Дом сто, - неохотно, с сопротивлением диктовала.- Квартира двенадцать. Третий этаж.
- Площадь! - нетерпеливо подгонял художник. Он устал. Он хотел работать. Он уже знал, что не потащится в бюро обмена раньше, чем старуха вернётся из Полетаева с документами, чтоб не выставлять себя на посмешище.
- Площадь? - озадачилась старушка.
Площадь!
Уж эта цифра должна от зубов у бабуси отскакивать, ведь с той дамой, Галиной Семёновной-Степановной, обмен уже оформлялся, и должна была бабуся в ордер-то свой заглянуть!
Надо было доигрывать представление до конца, не отступая от роли. По ходу действия было уже столько сказано о доверии и бескорыстной помощи, что на этом фоне усомниться в старушке и квартире - выглядело бы нарушением всей драматургии. Натура художника была болезненно отзывчива на дисгармонию.
- Так, - старушка сделала жест, призывающий не паниковать. - Я вам сейчас по комнатам скажу. - И начала вспоминать: - Одна восемнадцать, втора девятнадцать с половиной, ещё одна семнадцать и... и ещё девятнадцать.
Художник насчитал больше семидесяти трёх метров полезной площади. Его полнометражная квартира была шестьдесят три... Он поднял на старушку злые глаза, злые не от недоверия, а от раздражения артиста против партнёра, который путает роль и делает игру недостоверной.
- Как же так, - сказал он холодно. - Вы говорили, дом новой планировки. 55 метров - вот нормальная площадь современной квартиры.
- Нет! - испуганно вскрикнула старушка. - Сколько я сказала.
Ну правильно. Уж если врать, так до конца. И как можно наглей.
И нет никакой радости изобличать её. Это почему-то стыдней, чем притвориться поверившим.
Ещё лучше не притвориться поверившим, а - поверить.
- Но наша квартира всего шестьдесят три, - сказал он уже обессиленным голосом.
Бабуля принялась отчаянно выкрикивать:
- Ну и что! Да нам с мужем по семьдесят лет, куда уж нам выбирать да присматриваться к квартирам, нам много ли осталось! Мы должны следовать за сыном, куда его долг ведёт, и на нас внук-калека, его не бросишь, он должен вблизи отца-матери быть, на наших руках, на чьих же ещё!
Действительно. Художнику даже совестно стало за сомнения. Семьдесят лет! Подозревать такую старушку в мошенничестве!.. Да если вынужден человек на смерть глядя таким способом добывать свой хлеб - врагу не пожелаешь, - каким подлецом немилосердным надо быть, чтоб отказать ей в этом куске! Просящему у тебя дай! - сказано. Вон у неё узелочек какой...
Но поскольку он медлил и заторможенно молчал...
- Да у меня уже два инфаркта было, каково мне пришлось, у меня внука судили - за воровство, каково мне было, в самые голодные годы я на зернышко чужое не позарилась, а тут такое пережить! Как вы думаете? Шапку украл, отдали и шапку, и деньги, но всё равно был суд. А у меня инфаркт. Это, вы думаете, как?