Из варяг в греки

– Поможе Белобог, – проронил Ярилко.

27

Вече продолжало шуметь и обсуждать решение князя и лучших людей города.

Аскольд поднялся на степень в благородном облаченье. Ярилко, поглядывая на его жёлтые сафьяновые сапоги, заправленные в них синие бархатные порты, синий плащ и шапочку, отделанную мехом, похоже ту самую, что он сам когда-то и подарил Диру, пробормотал:

– Ишь ты вырядился, як жар-птица. Рюрик и то поскоромнее был.

Аскольд вещал в толпу со степени.

– И зрил я братия чудеса необыкновенны. Святы писания, што в огне не гарять. Дворцы под небеса вознесённые. Царя ихнего птицей парящего. Богатства, якими император осыпаить подданых сваих и кроху, што вам я прывёз.

– Слыхали таки речи ужо. Як греки нам спивали. Зараз кроху поднялиси, знова они тута. Посля подмянуть знова под сябе, – небогатый огнищанин Слободан проговорил свои слова, но так тихо, что никто толком их и не расслышал. Он стоял в стороне от основной массы собравшихся людей. Но с высоты своего роста мог легко наблюдать за событиями, происходившими на собрании.

– Я вам ответствую перед людями и законом, што буду свято блюсти по вере честь нашу! – продолжал трубить со степени Аскольд.

– Ты то може и буде, а коли заутра другай придёть заместо тябе?! – громко, так что его могли слышать многие, спросил со своего места Деян – здоровый крепкий мужик. Несмотря на небольшой достаток он никогда не просил в долг и потому чувствовал себя независимым.

– Рассудите, братия, яки блага нас ожидають на гэтом свете, а ужо на том и не в сказке проведати, ни писалом по древу растечьси! – в противовес словам Деяна воскликнул Горазд.

– Мы туды не спешащи! – ответил ему уже громче Слободан. – Коли тама таки салодко, пошто оне в хоромах да палатах камены здеся проживають и туда несбираютси?!

– Тябе, голодранец, не уразуметь сего! – выкрикнул богатый купец Горан. Ему Аскольд обещал беспошлинную торговлю, и он уже подговорил всех своих должников принимать новую веру.

– Хто веру брать не будеть, таго княжескою рукою карати буду! – поняв, что на Вече есть и противники его начинания, громко от уговоров и увещеваний перешёл к угрозам Аскольд. – Разумейте, штобы через срок, яко било зазвучит, шобы усе шли к Днепру крещение прымать, а хто не придёть, таго дружина покараить, – он оглянулся в сторону ряда варягов, что стояли по краю площади в полном вооружении.

– На сём и порешило Вече киевское! – радостно объявил окончание собрания Горазд.

Киевляне, более зависимые от воли богатых сограждан, чем новгородцы, молчаливо расходились по домам. Горемысл и Драган, наблюдая за порядками, царившими на киевском Совете, помалкивали. Народ здесь был более закрытый и менее доброжелательный. Разница между богатыми и бедными велика и большинство киевлян не смело рот открыть. Тут ещё мор перед воцарением Дира прошёл. От него до сей поры, оправиться не могли. В общем, всё сложилось одно к одному, и готовы были киевляне хоть грекам покориться, хоть кому, лишь бы кусок хлеба перепал.

Ярилко в одиночестве добрался до своей избы. На небе висел жёлтый большой серп. То ли он окашивал звёзды, то ли сами яркие огни золотыми струйками проносились к земле, но звездопад шёл почти до утра. До первых розовевших полосок, окрашенных по краям желтою новью лучей, позолотивших запад.

Согнувшись над столом пока в светильнике было масло, при тусклом свете фитиля в полутьме остро заточенным писалом Ярилко выводил на хорошо оструганной гладкой дощечке букву за буквой. Вот он заполнил одну дощечку и взялся писать на следующей. После того, как масло выгорело, он запалил лучину и принялся опять старательно выводить слово за словом.

В избе становилось всё светлее. Ярилко приподнялся и затушил лучину. В подслеповатое оконце полились первые солнечные лучи, они разбудили в саду птиц и наполнили теплом ветер. Он подошёл к окошку и отодвинул волок дальше в сторону, чтобы дать вольному потоку воздуха проникнуть в дом.

Вернулся за стол: «…Наши праотцы идут по высохшей земле и так мы не имеем края того и земли нашей и крещена Русь сегодня». Ярилко отложил в сторону писало и начал поспешно собираться. Сложил в небольшой обитый железными пластинами короб исписанные дощечки, сполоснул лицо из деревянной бадьи, что стояла на скамье при входе в избу, и поспешил вниз к Днепру.

Возле причала он увидел Илию и Огневода. Они поприветствовали Ярилко, он ответил им тем же и вручил короб Илие. Тот с поклоном его принял.

– Усё передам, отче. Коли што, заховаю сам.

– Кланяйся тама родной сторонушке, – поклонился в пояс Ярилко ладье, что стояла у причала. Огневод подошёл и обнял старика.

– Не круничься, старче. Негоже сие.

– И то право, негоже, – согласился старик.

Он повернулся и заспешил к дому. Неожиданно он становился, заслышав высоко в небе над собою птичью песню.

– То жаворонок? – удивлённо проговорил Ярило, – не иначе меня в Ирий57 призывает. – Он вошёл в избу, притворил за собою дверь, лёг на лавку ближе к печи и тихо ушёл из жизни.