Из меди и перьев

Сольвег сердито обернулась и выплюнула косточку.

– Это все могло стать моим. И сад, и дом, и тропинки из белого камня. Уж одну вишенку-то я заслужила, – она одернула юбку, недовольно оглядела свое отражение в крошечном садовом прудике и протянула руку Микаэлю, нетерпеливо щелкая пальцами. – Веди меня наконец. Сегодня ты мой кавалер и покончим с этим.

– Слушаюсь и повинуюсь, – южанин притворно вздохнул. – Говорила мне матушка жениться на той толстухе Летиции. Сейчас сопровождал бы тихую, спокойную, как кобылу, жену, а не эту козу горную, да простит Создатель! Ай! – он потер ухо. – Будешь драться – я тебя выселю.

– Выселишь меня, мать с Каталиной выселят тебя. Будем вместе скитаться нищие по дорогам, а потом нас обвенчают в деревенской часовне и нарожаем десятерых оборвашек. Хочешь этого?

– Да оградит меня небо.

– Тогда терпи. И если не введешь меня в зал, точно царицу, по уху получишь еще и не раз.

Яркий свет ударил им в лицо, когда они вошли в зал. Отец Эберта ненавидел и балы, и приемы, но в дань моде зал был обширным и хрустальные люстры на множество свечей свешивались с потолка. Сольвег не помнила, когда у них в доме в последний раз была такая иллюминация. Она повела носом и посмотрела на подсвечники, расставленные еще и по подоконнику. Пахло медом и травами. Медовые свечи. Такие делает Кая-Марта и продает их на рынке.

– Не протолкнуться, – Микаэль осторожно вел ее через толпу. – А все ты со своими нарядами. Как мы в этом толпе разыщем Эберта? Как?

Тонкая маска на лице Сольвег мерцала синими стекляшками. На балах-маскарадах дворецкие тебя не представляют, иначе какой же это маскарад. Она споткнулась и наступила на чей-то подол. Раздался недовольный женский вскрик, и барышня гневно обернулась. Это была Агнесса Винтье, старая подруга, но на деле та еще подлюка и язва. Радости она не скрывала, когда Сольвег отправили в деревню, а тот герцог перепал в ее цепкие лапки. Она смерила Сольвег озлобленным взглядом, и в глазах молодой герцогини мелькнуло узнавание.

– Ты!..

– Уведи меня отсюда, – зашипела Сольвег южанину. – Только встречи со старыми змеями мне не хватало. Пусть любуются мной. Но издали.

Но Микаэль замешкался, завертел своей бестолковой головой и теперь ему ничего не оставалось, как отвесить госпоже Винтье поклон и поцеловать холеную ручку.

– Госпожа герцогиня, – неловко пробормотал он. – Какая радость вас видеть. С моей дамой, Сольвег Альбре, вы, верно, знакомы…

Сольвег увидела, каким злорадством зажглись глаза стародавней подруги, и ей стало до того тошно, что в пору выйти из зала. Вместо этого она ответила на улыбку и радушно протянула ей руки.

– Агнесса, дорогая, премного рада видеть тебя, такая жалость, что мы с Ниле страшно спешим…

Дама оскалила крохотные острые зубки.

– Не стоит спешить, дорогая, мы ведь так давно не виделись. О тебе нынче столько слов, столько слов… После того, как твой жених расторгнул помолвку. Что же ты сделала с бедным Эбертом, Сольвег? Разбила его нежное сердце? Посмотри, какой он печальный, – и она кивнула куда-то поверх ее головы.

Та обернулась, но рыцаря не увидела. Только толпа в шелке и бархате. Сольвег казалось, что все эти люди смотрят только на нее и Агнессу, ловя каждое слово. Рукав Микаэля выскользнул из ее пальцев, и он отошел. Верно, опять разговоры про корабли, векселя, займы и специи. Да вот только когда Сольвег Альбре боялась быть разорванной в клочья сварливой девицей? Вокруг нее стали собираться и другие молоденькие барышни. Кто-то скрывал улыбку веером, кого-то оттаскивали дуэньи.

«Да ведь меня здесь не ждут и не привечают», – с внезапным озарением поняла Сольвег. В свет она выходила последний раз в восемнадцать лет, а потом была деревня, ссылка, помолвка, все закрутилось, как снежинки в ноябрьскую метель – она не ходила ведь больше на балы и приемы. Чопорным чаепитиям она предпочитала лавку Магнуса, пыль на баночках с ядами, словесные перепалки и поцелуи под лестницей в старой кладовке. За эти пять лет все утекло – весь лоск и власть очаровывать всех улыбкой. Ее вышвырнуло из этого мирка. Мирка с песнями под лютню и письмами с перечнем женихов-прощелыг с отцами, что держат весь город в узде. Она смотрела на хорошенькое личико Агнессы, присыпанное мельчайшей яичной пудрой, на обручальное кольцо с изумрудом, оттягивающее палец, и понимала, что назад в этот мир ей дорога заказана. Да признаться, теперь ей не очень-то и хотелось. Хватит уж. Наигралась, отвыкла.

– А что между тобой и Ниле? – продолжала мурлыкать молодая герцогиня. – Я слышала, ах! Что отец выставил тебя из дома, и ты отправилась жить к Ниле. Вы… близки? Это так ново, так необычно, так… по-мещански, ты не находишь? Хотя ты, Сольвег, вечно считала, что правила не для тебя.

Сольвег почувствовала, как горло сдавило комком, а к лицу прилила краска стыда и обиды.