Из меди и перьев

Он опустил голову, посмотрел ей в глаза. Все такие же серые, все такие же глупые.

– За что? – растерянно спросил рыцарь, но лицо его помрачнело. – За что именно? – уточнил он.

– За все мои слова, которые я сказала тебе в нашу последнюю встречу. Они были весьма ядовитыми, думаю, ты заметил.

Легкая смешинка сорвалась с его губ.

– Было сложно не заметить. Ну да это пустое. Сам я тоже вел себя не по-рыцарски. За мои слова мне следовало бы принести извинения, хотя это уже и не важно.

Они все кружились и кружились по залу, и Сольвег чувствовала, что ее отвыкшие ноги еле поспевают за ним.

– А что касается остального… – хрипло продолжил Эберт, смотря мимо нее. – Твой обман. Знаешь, за него я не в праве тебя винить. Ты лишь открыла мне глаза на то, что не хочешь этого брака. Твое решение, твое желание, я лишь избавил тебя от лишних объяснений и слов. Я никогда не просил твоей любви, Сольвег, но хотел чести и уважения.

– Может, поэтому у нас ничего и не вышло? Честь с уважением слишком холодны и тоскливы, ими не согреешься по утру.

Эберт пристально посмотрел на нее. Танец закончился, но его рука все еще лежала на ее талии.

– Ты ждала моей любви?

Нет. Она не ждала.

– Чего-то мы оба ждали. Но так и не дождались. Однажды нам почти хватило терпения, ты помнишь?

Она не хотела вспоминать то раннее утро, но когда еще ей представится шанс.

– Помню, – сухо отрезал рыцарь. – И помню, что было потом. Не будем об этом.

Они ушли из центра зала, провожаемые десятками глаз. Из окна несло вечерней прохладой, и он подвел ее к нему. Доносился аромат лилий и шиповника, она вдохнула его поглубже, стараясь успокоить гулко бьющееся сердце.

– Знаешь, последнюю пару дней мне было сложно верить в твою ненависть, – Эберт подал ей тяжелый стакан воды со льдом, будто ничего не бывало. Они не виделись много дней, но чего она ожидала? Что он простит ее, что она все расскажет ему? Слова истлеют в ее рту, так и не сорвавшись с губ, так будет правильно. Его дружелюбие обмануло ее, заставило встрепенуться, но то оказалось всего лишь холодное радушие хозяина. Он прав. За эти дни она давно разучилась его ненавидеть.

– О чем ты?

Он достал из кармана сложенный вчетверо листок и положил его на подоконник между ними.

– Не узнаешь? Твое письмо. Твое и Микаэля.

– Мое? – Сольвег удивленно взяла письмо в руки и развернула его. Оно было написано от ее лица и на нем стояла ее подпись. Имя Микаэля только упоминалось.

– Я сразу узнал, что это не твоя рука. «С» Микаэля ни с чем не спутаешь. И у меня остались твои письма, чтобы сравнить почерк.

Сольвег в сердцах снова сложила письмо и бросила его.

– Он не должен был этого делать.

– Остынь, он просто хотел нас помирить. На какое-то мгновение я и вправду поверил, что это твоя рука и ты обо мне беспокоишься. Но только на мгновение.

Вот оно, подумала Сольвег. Началось. Теперь ее выход.

– Я правда беспокоюсь о тебе. Мы. Мы с Микаэлем. Пойми, оттого он и написал это дурацкое письмо, чтобы ты знал…

Эберт посмотрел на нее почти ласково.

– А ты думаешь, я и не знаю… Какая же ты смешная, Сольвег, всех кроме себя видишь глупцами. Думаешь, я не знаю, что со мной происходит? Думаешь, я не догадываюсь, в чьи лапы я угодил и чьи когти терзают ночами мою душу, как только опустятся сумерки?

Он протянул руку и взял с камина подарок Рузы. Он сорвал с него цветную бумагу, и Сольвег увидела старую, слегка потрепанную книгу в твердом тканевом переплете. На натянутой ткани серебряной и золотой краской были нарисованы цветы. Он открыл ее на случайной странице и показал Сольвег. Она взглянула через его плечо и увидела на картинке девушку у озера с кувшинками в волосах, на другой – рыцаря со сверкающим мечом и конем, на третьей – деревянный дворец на утесе скалы.

– Руза запомнила. Давно увидел эту книгу у Микаэля. Сказал его матери, что у меня была в детстве такая же… Вот, Сольвег, откуда моя позабытая в этом суетном мире мудрость, – он листнул пару страниц вперед, и Сольвег увидела и расшитое голубым и медным крыло, и тяжеленный венец на голове с дорогими каменьями, и спутанные кудри, и прекрасное лицо женщины. – Вот оно. Вот мое проклятье. Микаэль думает, я о нем не знаю? Мой добрый наивный друг.

Сольвег коснулась пальцами его руки и захлопнула книжку.

– Не бойся, – торопливо зашептала она, не зная, что вообще рвется сказать ее душа. – Ты не бойся. Ты не один. Мы поможем тебе, выручим. У Микаэля есть арбалет. Тяжелый такой. И стрелы черные. Когда мы знаем… Когда ты знаешь, что мы знаем – мы поможем, мы справимся, мы…

Тут Сольвег запнулась и посмотрела куда-то за Эберта. Тот оглянулся, и теплая улыбка на его лице тут же потухла, как свеча от порыва ветра. Она узнала бы ее под любой маской из тысячи. Они бы оба узнали. В этот раз в волосы она вплела красные васильки. И алели они там, точно кровавые капли на белом снегу ее кудрей.