Он пристально посмотрел на нее. Его дочь. Его ребенок. Единственная женщина в его жизни, которая никогда неподводила его, не разрывала его сердце в клочья, а затем топтала его на шестидюймовых каблуках. Он ничего не сказал, а просто раскрыл ей объятия. Она подбежала к ним, и он крепко прижал ее к себе.
- Папочка, что случилось?- спросила она.
Папочка. Она называла его так только тогда, когда один из них или оба были очень, очень расстроены. И скоро она уедет в колледж, оставив его одного. Его малышка будет уже совсем взрослой, а он останется совсем один.
Они подошли к дивану и сели, и он рассказал ей всю эту несчастную историю.
Все так хорошо начиналось. Он подошел к двери Беккет с цветами в руке ровно в восемь. Ему пришлось буквально челюсть с пола подби-рать , когда она ответила на звонок, в гладком облегающем черном платье, которое демонстрировало длинные ноги. Он взял ее за руку и повел вниз, где оставил свой Феррари (потому что ему было все равно, что она говорит, он знал, что ей это нравится), и они отправились.
Через двадцать минут они уже были в нью-йоркском филиале того самого ресторана в Сакраменто. Она ахнула, когда они вошли внутрь и увидели, что все лампы выключены, повсюду свечи, а у камина стоит один-единственный стол, накрытый на двоих.
Он отодвинул для нее стул, а затем появился официант с выбором вин. Как только они сделали свой выбор, он унесся, чтобы забрать его для них, оставив их одних.
Вот тогда-то все и пошло наперекосяк.
Вместо того, чтобы быть польщенной или довольной тем, что он забронировал весь ресторан только для них, Беккет обвинила его в попытке купить ее, и что ей все равно, сколько денег он выкинул, это не сработает. Она сказала, что он был смешон и вычурен, и вот из-за таких буржуев, как он, она ненавидела Манхэттен. Потом сказала, что все это шутка, но он знал, что за всем этим была правда, и это сводило его с ума. Он не пытался купить ее. Все, чего он когда-либо хотел, это относиться к ней так, как она того заслуживала, и сделать эту ночь особенной.
К счастью, в этот момент принесли вино, и присутствие официанта, разливавшего его для них, позволило ему вовремя сдержать гневный ответ, который уже готовился сорваться с его губ. Она всегда чувствовала себя неуютно с «показухой», рассуждал он. Ее реакция не должна была вызвать такого сильного шока.
Они выпили все свои первые бокалы вина и съели суп без дальнейших происшествий. Касл только снова начал чувствовать себя полностью расслабленным, когда она заговорила о деле, над которым они работали. Они поболтали об этом несколько минут, пока Рику не захотелось увести разговор в другое русло. Это было свидание, а не деловой ужин. Он хотел узнать о ней побольше.
Она согласилась, но без работы беседа стопорилась, вынуждая уси-ленно искать темы, которые они еще не обсуждали. Ему хотелось в отчаянии ударить кого-нибудь кулаком. Почему это было так трудно? Это была Беккет, его лучший друг, с которым он мог говорить о чем угодно часами напролет. Та, кто давала ему советы по общению с Алексис, советы по этикету, случайные едкие комментарии по поводу его гардероба, прически, коэффициента интеллекта и т. д. Им всегда было о чем поговорить.
После еще нескольких минут неловкой светской беседы прибыло основное блюдо, и у них появился повод помолчать. Но даже когда они ели вместе, это было совсем другое чувство. Они не дразнили друг друга, не крали помолчать. Но даже когда они ели вместе, это было совсем другое чувство. Они не дразнили друг друга, не крали кусочки с тарелок друг друга и даже не смотрели друг на друга. Но худшее было еще впереди.
Между основным блюдом и десертом он спросил ее, есть ли у нее другая семья, кроме отца. Естественно, этот разговор перешел в разговор о ее матери, и Касл, который действительно не хотел делать нагнетать атмосферу больше, чем уже было, подождал, пока она закончит, а затем спросил так мягко, как только мог, предпочитает ли она поговорить о чем-то другом.
И тут начался настоящий ад.
Она спросила его, не думает ли он, что ее мать была чем-то таким, что она могла просто выбросить из головы? И он сказал, что, конечно же, нет, но ей явно стало очень горько, и ему было тяжело видеть это. На что она ответила, что заслуживает право скорбеть, потому что прошло уже тринадцать лет, а она все еще не поймала убийцу, а если ему это так не нравится, то пусть не забывает, что возобновить дело её подбил именно он. Тогда он заявил, чтобы она не дурила, ибо ее мать никогда бы не хотела ей такой жизни. На что она сердито ответила: да и во-обще, он никогда не встречался с ее матерью и не знал, что это такое. На что он резко возразил, что любой, у кого есть хоть капля мозгов, знает, что ни одна мать не захочет, чтобы ее ребенок страдал.
Тогда она поднялась и сообщила, что его никто не держит, , и что если он не хочет видеть реальное положение вещей, то пусть просто вернется в свою фантастическую страну романов и оставит ее в покое.
На что он наотрез отказался.