Ни к вечеру, ни за весь следующий день мужчины не вернулись. Богам ведомо, каким целям послужили их тела и души. В ответ на это народ озлобился, заставив меня бессильно наблюдать, как они стали выбирать день, когда все владевшие оружием пареньки и отцы семейств окрестных усадеб, деревень, хуторов пойдут в лес.
Упреждая сей поступок, я облачился в красный плащ, который надевал только на визиты к самым знатным господам нашего края, приказал скромной свите моей следовать за мной и поскакал нижайшим образом просить человека в черной рясе покинуть наши края. Я не хотел позволить простолюдинам собраться в большую группу, которая безвестно погибнет. Я видел наперед, какой плач поднимут оставшиеся вдовами женщины, и не нужно было быть предсказателем, чтобы предугадать последствия этого скорбного вопля, когда он разнесется по княжеству.
Я потерпел сокрушительное поражение в лесу на едва видимой тропе. Мои люди один за другим попа́дали с лошадей, в удушье, с выпученными глазами, царапая пальцами горла, и так и испустили дух на холодной земле. В голове у меня заговорил голос (я узнал в нем повелительную манеру пришельца), пообещал, имея в виду еще корчившихся в агонии слуг, такую вот и еще худшую участь всем, кто посмеет отвлечь его от работы. Далее раздался громкий треск, будто громадным кнутом хлестнули рядом со мной, и конь мой понес с тропы в чащу, неведомо как огибая плотно выстроившиеся деревья, а человек в черной рясе продолжил говорить в моем сознании. О, он даже отвечал на вопросы, которые возникали у меня в голове.
Из той своеобразной беседы я узнал, что понравился ему уже во время первой встречи с ним, и даже до того, как он заговорил со мной, ибо пока я искал путь к его убежищу, он успел изучить меня вдоль и поперек. Он сказал, что ныне оценил мое вежливое предложение убраться восвояси и даже ожидал с моей стороны чего-то в этом духе, принимая во внимание то, как развивались события. С какой-то теплотой пообещал мне взвесить его по окончании своих дел, что не потребует слишком много времени, и предрек, что примет, вероятнее всего, положительное для меня решение.
Он похвалил мои попытки урезонить народ, чтобы не вводить его, человека в черной рясе, в соблазн относительно живой силы их тел и чистой энергии их душ, ибо поневоле, как я знаю, ему пришлось снова воспользоваться ими, и он вспомнил, насколько полезными они могут быть. Это я оставляю без комментариев и перехожу к следующему эпизоду моего повествования.
Каким-то образом мой конь выскочил из леса, в то же время страх как будто отпустил его. Я натянул вожжи, убедился, что в самом деле мог вновь управлять им. Тогда со всей прытью я понесся к деревне, в которой остановился, ибо она располагалась ближе остальных к логову черного святого. Я уже знал, что буду делать, когда окажусь там.
По прибытии все окрестные мужчины получили приказ явиться на общий сбор. Я воспользовался почтой быстроногих мальчишек, которые были рады бежать до упаду, чтобы только донести до взрослых из соседних селений такую важную новость. Утром второго дня после моего похода в лес народ собрался послушать, что же я скажу, и интерес простолюдинов был кипуч и жив, особенно принимая во внимание, что из всей моей свиты в лесу выжил только я один, чудом избегнувший роковой участи. Я произнес заготовленную речь, которую писал, переписывал, затем учил весь предыдущий день.
Начав с мучительной смерти моих слуг от проклятия чужака, я закончил обещанием прихода княжеских войск с самим правителем во главе сюда, в эти края, в течение двух месяцев. Внутри себя я сомневался, что мой господин действительно прибудет собственной персоной, да даже не верил, что он направит крестьянам на помощь воинов из числа стороживших столицу. Моей речью я только лишь выигрывал у народа время, чтобы человек в черном балахоне завершил то, чем он занимался, и ушел от нас сам.
Поскольку доверие ко мне восстановилось, деревенщины легко приняли эту ложь за правду. Используя момент, я взял с них обещание не приближаться к лесу до тех самых пор, пока не придут отряды князя. Дальше уже, сославшись на понимание всего, что происходило в их душах, я разрешил им поступать по своему разумению, даже пойти в лес вместе с воинством, ведь кто-то из них потерял друзей и родных.
Мужчины уверовали в грядущее отмщение. В предвкушении собственного участия в расправе над чужаком они отложили ополчение до прихода государя. Этого я и добивался от них.
Но все равно я сел за стол, взял перо в руки, написал князю третье письмо, самое тревожное из отправленных ему мною из этих его владений. Я описал в этом послании такие вещи, которые мой правитель просто не мог оставить без внимания. После того как с рекомендационной грамотой от меня в кармане поскакал нанятый за несколько золотых человек, я позволил себе предположить, что теперь хотя бы несколько сотен воинов придут из столицы. Конечно же, для того чтобы стеречь простых людей от необдуманных поступков, а не пытаться выгнать пришельца из лесной берлоги.