Искательница приключений

Я вернулся в те селения, но уже не для празднеств и потех. Я держал ответ перед людьми, ибо после того, что случилось с молодухой, вышло, что я обманул простой народ, успокоил, а беду от него не отвратил. Получалось, что я на поверку оказался ничем не лучше других знатных господ, которые налоги брали с удовольствием, деньгами сорили для своего ублажения, а когда приходил черед защитить простаков, кто день за днем работал ради них в поле, недолго думая сваливали эту заботу на них же. Прежде чем я заговорил с помоста, сооруженного на скорую руку, мне напомнили со свойственной в народе прямотой, что господин потому и господин, что защищает своих людей, а когда делать этого он не хочет, так никому он и не нужен. Я отлично помню свист, который вторил этим словам, и несколько крепких деревенских эпитетов, которыми меня там же наградили в благодарность за мои дела. Я терпеливо выждал, пока все ретивые выскажутся.

Отвечай в те дни за одного себя только, я бы плюнул в лицо каждому посмевшему бросить косой взгляд в мою сторону деревенщине. Но я представлял моего господина, его волю, его отношение к подданным, поэтому признал свою вину, после чего узнал о себе еще много хорошего и ладного из деревенских уст. Я не имел права отреагировать в свойственной мне манере. Все, что мне оставалось сделать, это поклясться выставить чужака из княжества, ибо люди не на шутку испугались его.

Из моей речи, из разговоров слуг, с которыми я прибыл, они не услышали ни слова о приказе своего князя сторониться бывшего подданного южной империи, покорно терпеть его присутствие, пока он сам не уйдет. Я взял всю вину на себя. Поселился в худом постоялом деревенском дворе, скорее трактире с парой крошечных комнатушек наверху для непритязательных путников, которым случилось проходить мимо леса, чтобы быть среди простолюдинов во время их волнения, чтобы показать им, что сбегать от взятой на себя ответственности я не собираюсь.

Мне не доставляли удовольствия каждый день бросаемые на мою особу разочарованные взгляды; меня раздражало то, что деревенщины отказывались пить и есть за одним столом со мной в часы принятия пищи. Но я был доволен тем, что народ злился на меня, а не на своего князя, отчего я продолжал и виду не подавать, с каким наслаждением познакомил бы каждого много возомнившего о себе простака с моими кулаками. Знатный получился бы обмен тумаками, ведь в простонародье не дураки подраться. Будь я проклят, но меня не устраивало только то, что мальчишки, деревенские лиходеи, уже не такой гурьбой прибегали глазеть на мои утренние и послеобеденные упражнения с топором.

В один день прибыл гонец с новым ответом князя на мое немедленно отправленное письмо. Читая сии строки, я помрачнел. В послании повторно, в прямых выражениях повелевалось не трогать чужака, а вторая половина с мелкими правками и несущественными разногласиями подтверждала рассказ главной горничной, особенно его самые кровавые места. Впрочем, для меня это было уже излишним, ибо после стольких дней наблюдения за чужаком, а также глубокого ознакомления с пантеоном его богов (по моему приказу мне привезли соответствующие книги) я верил во все, что предписывала ему подобным людям история. И мне безумно не понравилось веление господина зачитать избранные отрывки из его письма народу, чтобы припугнуть их. Но я повиновался.

Простолюдины охотно собрались в назначенное утро внять воле князя. Говоря прямо, утихомирить бывших воинов опасностью было не лучшей из его затей. Группа мужчин прямо с деревенской площади пошла в лес, и повели ее те самые дровосеки, с которых все началось и авторитет которых ощутимо вырос за последние недели. Все мужчины вернулись в полдень целыми, но взялись за лопаты и принялись копать землю у крылец своих хат. Я знал, что они извлекут из земли.

Напрасно я обзывал их бездарными свиньями, безрезультатно затем порывался сопровождать их обратно в лес. Они ушли с ничего не выражавшими лицами и пригрозили запереть меня в моей комнатушке в трактире силой только что выкопанного из-под дерна оружия, если я продолжу упорствовать. Что ж, я не решился лить кровь простонародья только для того, чтобы через час насадить мою шкуру черту на рога вместе с этими самоуверенными глупцами. Слишком я ценил мою жизнь и любил удовольствия, сопровождающие ее. Я остался. Даже понадеялся, что очевидный исход их предприятия остудит гнев людей, задушив его страхом.

Кроме того, я хотел кое-что обдумать. Я почувствовал, что отношение ко мне вновь изменилось из-за зачитанных с помоста приказов князя, которыми он расставил все по местам в головах деревенщин. Они догадались, что, обманув их в начале осени, я выполнял волю моего повелителя, а не действовал от себя.

Они больше не злились на меня. В их глазах я восстановился. Возможно, меня даже стали уважать еще больше, так как чуяли, что я сам не находил себе места, пока чужак вольно вершил свои дела в наших краях.

Но к князю теперь они не испытывали никаких добрых чувств.