Искательница приключений

Близкое знакомство со мной заслуженно считалось малоприятным. Но пока люди не попадали в мое постоянное окружение, пока не узнавали меня получше, они испытывали на себе действие чар моей беспринципности, а я не ведал принципов помимо законов воинской чести и долга служения господину. Беспринципность притягательна, она подобна сиянию проклятых, на которое слетаются в восхищении недалекие умы, и только люди проницательные понимают, что на самом деле кроется под таким неукротимым фасадом личности. Короче, пока мой властитель воевал, я усердно делил радости и горечи его подданных, а его подданные с восторгом принимали эти знаки внимания, видя только притягательную часть меня да зная наперечет все мои подвиги на поле боя. Им невдомек было, насколько на самом деле я не соответствовал тому образу, который они взрастили в своих головах.

О, я обожал простонародное застолье, напитки, еду, а простонародное застолье, напитки и еда души не чаяли во мне, когда ими тут и там в княжестве встречали мое прибытие по делам. Мне был глубоко безразличен хутор, в котором, например, болезнь забрала сразу двух младенцев, но, прослышав о таком, я удостаивал обитателей этого селения моего визита, так показывая, что князю, от лица его слуги, важно все, что происходит с людьми. Люди, как стало понятно в дальнейшем, видели мои частые появления среди них в совсем другом свете.

За четыре года отсутствия, а он продолжал покорять все те же горы на западе, князь стал фигурой удаленной от сознания своих подданных. Подкладывала дров в медленно тлевший огонь и княгиня, которую он счел слишком нежной для суровых условий войны в горах. Он оставил ее на ровной земле, а она вместе с потомством неизменно сторонилась простого народа, из сословий которого князь взял и возвысил ее. Много раз я просил эту располневшую особу проявить хоть небольшую толику участия к народу, но она недвусмысленно давала понять, что видеть не хочет людей, над которыми вознеслась так высоко.

В глазах жителей края венец самодержца мало-помалу переместился на мое чело.

Мужчины и женщины без конца твердили, что воевать следовало княжеским сыновьям, ибо им полагалось немало закалиться, взрастить в себе способность принимать тяжелые решения в судьбоносный момент, научиться повелевать людьми своей волей, убедительным словом, логикой, чтобы быть готовыми в один день взять бразды правления на себя. Князю же в своих толках они отводили непосредственное правление княжеством, сходясь на том, что только в крайних случаях ему надлежало снова брать меч в свои руки. На фоне таких разговоров, глядя на меня, испытывая воздействие помноженной на казавшееся им искренним внимание моей харизмы, они впали в заблуждение относительно того, чего мне от них надо было, когда я и мысли не допускал ни о чем подобном. Князь, его власть — все это было священно для меня.

В один осенний день лесорубам посчастливилось наткнуться на человека в черной рясе прямо во время его обряда. Конечно, они не стали вникать в суть, сразу дали деру что было мочи, когда их суставы обрели подвижность. Потом их языки понеслись пересказывать каждому встречному-поперечному, что увидали глаза их. Нагнали эти мужики страха по деревням и усадьбам.

В ответ я устроил испуганным людям ярмарку, игрища, выступления бродячих актеров, фокусы, акробатику циркачей и много еще других увеселений, а лесорубов в ходе празднества снисходительно называл суеверными мужланами, которым дай только повыдумывать, что они там у себя в чаще повстречали. Испив бьющего в голову деревенского хмеля, вкусив жирного молодого поросенка на огне, я уехал от тех местечек, совершенно успокоившихся. Даже это мужичье, которому с самого начала стоило похоронить, не скрою, жуткое зрелище в себе и ныне за версту обходить ту пядь леса, после ярмарки стало обзывать себя разными потешными прозвищами и заговорило только о том, как здорово все обернулось, на их, дураков неотесанных, счастье.

Прошел месяц, за ним другой. На снегоступах ушла в лес по зимние ягоды впечатлительная молодуха. Девчонка потеряла дар речи на неделю, только смотрела вокруг себя дикими глазами да с трудом узнавала родных дома, до которого невесть как дошла в ее-то состоянии рассудка. Когда она заговорила и когда мне слово в слово передали ее рассказ, я понял, что теперь дороги назад не найти.