Искательница приключений

За этим последовал крик боли, чуть-чуть наигранный, но он сделал свое дело: пока монах раздирал рукав князя, отрешенно от всего мира сосредоточившись на нем, он полагал, что волхв прикрывал его бок. Но у того были свои планы на мой счет.

Я намеренно пропустил удар навершием посоха по ребру, только чтобы противник открылся. Услышал хруст костей грудной клетки. А за ним — хруст переломленного позвоночника волхва под ударом моего топора. Я бил не в ребро, как серокожий, а между ним и тазом.

Дикарь застыл. У меня не было времени думать, поэтому я просто уперся в него ногой и выдернул топор из его плоти. Повернулся и что было сил метнул его в монаха, ибо князь как раз развернул дикаря ко мне спиной. Когда я отпустил рукоять топора, я разрешил себе почувствовать боль в легких.

Топор вонзился горцу между лопаток.

Дикарь покачнулся, его выпад ушел куда-то в сторону. Это спасло моему князю живот, ибо к нему уже летели когти кастета монаха.

Монах медленно опустился на четвереньки. Я упал. Только князь остался стоять. Рядом со мной рухнуло тело серокожего волхва — в его глазах застыло неприятие того, что с ним произошло. Он-то думал, что вот-вот запечатлится в памяти сынов гор на долгие века как герой, который вернул святые равнины. Как неожиданно порой меняются судьбы людей, когда они смеют соперничать со мной в ратном ремесле!

Однако воин-дикарь был тяжело ранен, но все еще жив. И я не знал, кто победит, если он, невзирая на топор в спине, поднимется с четверенек. Он, горец, приученный терпеть боль, сопротивляться ей, превозмогать ее, или человек, которому я служил верой и правдой и который уже давно не получал серьезных ранений, защищенный добротным доспехом и спинами сотен молодцов. Человек, которому, как я только тогда заметил, израненные острейшими лезвиями руки отказались повиноваться, когда он попытался поднять меч.

Я нашел в себе силы поползти к монаху. Когда от меня до него оставалось не так далеко, князь сделал к дикарю два неуверенных шага. Я рванулся, чтобы схватить горца за лодыжки, мои ладони сомкнулись на его икрах. Следующим движением я собрался прижать дикаря к земле весом моего тела, а то и вдавить топор поглубже ему в спину.

На князе остался только один стальной предмет одежды — его сапоги. Носком сапога князь и ударил горца под подбородок, как какого-нибудь грязного пса. В этот удар он вложил всю свою злость, так что я больно ощутил пробежавший по телу дикаря толчок. Я скривился от боли. А что же монах?

К моему разочарованию, он никак не защитился от удара. Топор между лопатками, что ли, высосал из него все силы? Так все и закончилось для него, ибо голова дикаря дернулась вверх, затем он растянулся на траве и обмяк.

Умер не умер, не знаю, меня перестало интересовать это. Поскольку я дышал и находился в сознании (что тут же поспешил продемонстрировать, отпустив щиколотки горца), а князь даже держался на ногах, победа в этом бою осталась за нами. Как и победа во всей этой войне.

Теперь дело было за малым — позволить горцам проверить своих бойцов, то есть дать дикарям убедиться, что они оба мертвы. Да и не мешало кому-нибудь подставить князю плечо и проводить его в лагерь, ибо сам он с этой задачей мог бы не справиться в его состоянии. Обо мне молчу, ввиду того что и так понятно, что я мог покинуть место поединка только на носилках. Короче говоря, и со стороны дикарей, и со стороны нашей к нам направились небольшие группы воинов; а пока шли, они неотрывно и внимательно глядели друг на друга.

Как я понял, монах остался жив, просто погрузился в беспамятство — от латного сапога моего господина. А вот волхв действительно отошел в вечность, или, как ты, горец, говоришь, перешел в иное качество служения племени. Когда проверки дикарей закончились и часть из них удивительно бережно понесла два тела в сторону своих, еще трое остались, из тех, кто понимал наш язык.

Между князем и ими произошел короткий разговор; а много ли нужно говорить в ситуации, когда все оговорено? Горцы признали свое поражение. Они первые повернулись к нам спинами и пошли вослед тем, которые несли волхва и монаха. Я видел это уже с носилок.

Напряжение между двумя воинствами рассеялось. Мне было приятно ощущать разлившееся в воздухе спокойствие. Еще приятнее было увидеть, как нестройные ряды дикарей, каждый в свое время, пошли восвояси. Я увидел это за миг до того, как за моими носильщиками сомкнулись спины наших воинов. Мне было больно, но я чувствовал себя почти счастливым, просто зверски уставшим.

Однако вам следует спросить, закончилось ли на этом все? Конечно. Конечно же нет.

Ведь мы родились людьми и умрем людьми. Что значит, что промежуток между рождением и смертью мы проживем ложью и обманом, ведь они являются нашими широко применяемыми инструментами достижения целей. А это, в свою очередь, приводит мой рассказ к тому, что князь нарушил заключенный с горцами договор в третий раз, последний и грандиозный. Ради этого обмана князь и затеял дуэль на живописной местности, на фоне нетронутых, принимая во внимание уровень развития серокожих, гор.