Искательница приключений

Да, я владел мечом и щитом, владел отменно, так, что научил многих знатно пользоваться ими. Но я никогда не любил этот тип вооружения, следовательно, не был истинным мастером его, а мой противник явно упражнялся с кастетами все свободное от добычи пищи и молитв духам предков время. Его кастеты вряд ли с легкостью пробили бы кожаный доспех и поверх него крепчайшую кольчугу моего князя, но горцу достаточно было сбить меня с ног, чтобы получить преимущество и нанести один решающий удар, ибо я не смог бы быстро подняться. Я знал это и как можно медленнее отступал, а дикарь так и норовил подойти достаточно близко, чтобы опрокинуть меня, и при этом умудрялся ловко уклоняться от моих ударов, как мечом, так и щитом.

Передо мной встал, наконец, выбор между смертью в попытке встать на ноги и падением на острые скалы внизу, которые в красках нарисовало мне мое разгоряченное воображение, — так близко к краю поляны я подошел. Но хуже было другое: с моим поражением не в нашу пользу завершалась война с горным племенем, и согласно договору с горцами равнины возвращались к ним. Я дрался как мог, но уже считал секунды до того мига, когда у меня под ногами закончится земля. Умереть я решил от удара о скалы, испытав весь ужас падения, но не быть поверженным дикарским воином, с которым схватился на неравных условиях. Это, ко всему прочему, была бы еще и нечестная смерть.

И что мы сделали тогда? Конечно, нарушили договор с серокожим племенем во второй раз. Князь с криком бросился на готовую убить меня тварь.

Вздрогнули оба воинства от такого предательства и побежали, было, одно на другое поить оружие кровью. Но скала за момент до этого заходила ходуном, и все двуногие на ней разом вросли в землю в поисках опоры для себя, вместо того чтобы сделать хоть шаг.

То не землетрясение вовремя вмешалось в мою судьбу. Это маг земли, ибо пускай у этого чародея с талантом обстояло плоховато, но его голова соображала живо, понял, кому перейдет его равнинный надел, если я проиграю.

Когда почва перестала трястись, я только удивился, как удержался на краю расселины. А вот князь неожиданно снял шлем, выставил всем на обозрение свое лицо и громким голосом предложил дикарям новые, куда более интересные условия поединка.

Поскольку он потребовал немедленного ответа, горцы тут же переговорили между собой. Дикари дали понять, что они не прочь побиться пара на пару, как сказал мой господин, но у них иссякло доверие к врагу. Поэтому, опасаясь новых исхищрений, они настаивают на продолжении прерванной схватки.

Тогда князь на слуху двух воинств поклялся, что теперь все честно, а затем пригрозил, если все пойдет не так, как он хочет, пошатнуть поляну с такой силой, что все стоящие на ней рухнут вниз.

Он лгал. Но я под шлемом улыбнулся, сквозь усталость. Я знал пределы возможностей нашего мага, сразу понял, что после содеянного он лишился сознания на ближайшие часы и возможности работать с энергиями на ближайшие месяцы. Однако вызванное им колебание почвы вкупе с уверенностью, которая прозвучала в голосе моего господина, произвели на серокожих сильное впечатление, и они согласились.

Монах гор не шевельнулся, когда я прошел мимо него. В его лице я прочитал одно только безмятежное спокойствие, и не потому что он был уверен в исходе боя пара на пару. Просто так жили эти воины — в безмятежности, даже когда убивали сами или когда убивали их. Я не понимал этого подхода к насилию еще долгое время.

Не спеша я поменялся доспехом с моим господином: постарался подольше отдохнуть. Пока мы переоблачались, со стороны горцев прозвучало несколько напевов, которые я принял за дикарский способ поддержать боевой дух, и, в общем, оказался не так уж далек от истины. Просто я не представлял, насколько действенным средством эти песнопения были. А горцы тем временем обнаружили готовность драться.

Я ожидал, что против нас выйдет еще один монах дикарей. Но их пара не изменилась. Бывший свидетель серокожих, четверть часа назад лишь напутствовавший едва не убившего меня монаха, теперь стоял чуть позади него вместе со своим посохом с тяжелым, как я видел, навершием, и проявлял все признаки предвкушения боя. По тому, как он держал оружие, я определил, что он обращался с ним неумело, вдобавок одежда из меха зверей производила впечатление ненадежной защиты даже от случайного соприкосновения с острым лезвием топора или меча. И я не счел его достойным противником.

К моему удовлетворению, так оно и оказалось.

Но дикарь с кастетами, над которым тот, что с посохом, распевал шипящие речитативы, будто испил у самого солнца огня и двигался гораздо быстрее, чем раньше. Сосредоточив внимание на нем, мы скоро начисто позабыли о колдуне, да и он прекратил мешаться под ногами у своего напарника; отошел в сторону, принялся, как прежде, наблюдать. Хорошо, что нам пришлось противостоять только короткому оружию, а я обрел свободу движений: с трудом, но я не подпускал монаха-воина ни к себе, ни к моему господину достаточно близко для удара.