Искательница приключений

В одно утро племена отчаялись взять стены приступом либо выманить за них нас, чтобы завязать на равнине решающее сражение. Они отошли в горы, но вопреки ожиданиям не сочли себя побежденными, ибо не слишком высоко в горах и остались. Как-то они находили себе пищу, видно, охотились, рыбачили на горных реках да их части берега моря, а женщины серокожих носили им собранные в многочисленных горячих источниках травы. Было понятно, что дикари собрались долго простоять в горах, чтобы не позволить нам в безопасности работать в шахтах и в спокойствии заниматься скотоводством и земледелием на равнинах.

Все же с наступлением зимы в их стане что-то переменилось. Около половины племен покинули стоянку в горах. Остались лишь те, кто сильнее всего ощутил утрату святых мест, да так или иначе слишком тесно связанные с ними колена, чтобы уйти под каким-нибудь весомым предлогом.

Мы воспользовались образовавшимся численным превосходством, а также невозможностью серокожих из-за занесенных снегом троп быстро отступить еще выше. Пересекли равнины и стали тревожить, а затем открыто атаковать их лагеря. Это оказалось тяжелой работой в горной среде, в стальных доспехах, поэтому продвижение шло медленно.

Еще медленнее оно пошло, когда наступила весна. Дикари, как только снег стаял, все разом поднялись на высоту, где оставались днем, а ночью бесшумно спускались и не давали нам спать, обходя выставленные, казалось, повсюду наши дозорные отряды. Что неудивительно, ведь они знали войну в горах, а мы только начинали познавать ее, да еще на собственных шкурах, не имея никого, кто научил бы нас этому искусству. Захваченные в плен горцы, которых, к слову, никогда не бывало много, умирали либо убивали себя сами, но ничем не помогали нам освоиться в новом для нас виде противостояния.

Мы поменялись местами. Узкие тропы и перевалы стали укреплениями серокожих, ничуть не худшими стен и бастионов, которые защищали нас на равнинах. Они сдерживали медлительный, уязвимый в таких условиях тяжело вооруженный пеший строй и моих всадников, главную ударную силу князя: я не рисковал двигаться достаточно быстро для полноценного удара. Мало-помалу войско остановилось и мой господин задумался о завершении горной кампании путем переговоров с дикарями.

Неожиданно для всех он сделал кое-что совсем другое, и даже меня посвятил в свои планы лишь спустя два дня, когда вернулся посланный под белым флагом к дикарям человек с указанием места встречи, где следовало произойти тому, что мой господин предложил племенам. О, это был неосмотрительный шаг, но князь был разозлен застоем, народ же серокожий с готовностью воспользовался возможностью свести все его успехи на нет.

В назначенный день на горную поляну, на неширокую полосу между передними рядами двух армий вышли по два человека с каждой стороны, а именно: мой господин и я против бойцов дикарей. Князь заключил с горцами договор, скрепленный печатью княжеского дома текст которого и отвез племенам посланник девять дней назад; это соглашение предписывало двоим воинам биться на виду у всех и двоим свидетельствовать, но не вмешиваться в поединок.

Мой господин просто-напросто бросил вызов сильнейшему воину оставшихся колен. Конечно, вызов этот приняли, и в тот вечер один из серокожих со свежими шрамами на теле готовился убить моего князя в неравном поединке. Однако… князь, мягко говоря, не стал строго придерживаться им же поставленных условий. А я к тому моменту уже не имел ровным счетом никакого выбора, если следовать соображениям верности.

Против дикаря, в кольчуге, шлеме, плаще с гербом моего властителя стоял я, а в мой доспех облачился мой господин. При встрече с дикарями мы не сняли шлемов, то есть не показали лиц, а поскольку ростом и сложением я и мой князь близко походили друг на друга, да и голосом я мог подражать его тембру и произношению, благородные горцы не заподозрили, что здесь крылся какой-то обман. После коротких заверений обеих сторон в том, что притязания народа победившего в поединке воина будут удовлетворены народом воина проигравшего, щит и меч сразились с кастетами и ловкостью монаха гор.

Проклятые щит и меч не слишком подходили для такой схватки, они сковывали мои движения; с каждым мгновением я все больше ненавидел их. Но делать было нечего, ибо князь стоял с моим топором чуть поодаль, без права прийти на помощь, и мне оставалось только вспоминать, как славно рубилось им, обоюдоострым, налегке, благо в моих руках жило достаточно силы, чтобы орудовать таким инструментом убийства. Конечно, прошло совсем немного времени, прежде чем горец загнал меня к самому обрыву, к пропасти, у которой я не увидел дна.