Интервью со смертью

С этими словами она через другой выход вышла в соседнюю комнату, оставив дверь приоткрытой. Чтобы она, избави бог, не заподозрила меня в излишнем любопытстве или не подумала, что я хочу чем-нибудь поживиться, я остался стоять на месте. Стол в гостиной был накрыт к завтраку. В момент моего прихода его мать как раз варила кофе, и вся квартира была пропитана кофейным ароматом. Подчеркну, настоящим кофейным ароматом. При этом она не рассчитывала, что кто-то будет нюхать этот несравненный запах. Запах оживил меня, и я осторожно осмотрелся. Нельзя сказать, что в комнате было очень светло. Окно выходило во двор и к тому же было по бокам прикрыто свисавшими сверху плотными красными гардинами. Обои тоже были когда-то темно-красными, с узором из серебристых хризантем, но теперь приобрели унылый, по преимуществу серый цвет. Если я добавлю к этому описанию реально старомодную ореховую мебель с плюшевой обивкой, то вы получите вполне достаточное представление об обстановке. Да, особое беспокойство вызвал у меня диван, стоявший за обеденным столом. Диван был оснащен неимоверным количеством полочек и столбиков, на коих красовались столь же бесчисленные безделушки. Мне показалось, что если энергично сесть на этот диван, то все эти украшения неизбежно посыплются вниз. Возможно ли такое? Была здесь и пивная кружка в виде человеческого черепа. Это показалось мне верхом бестактности. В углу, справа от окна, стоял письменный стол. Естественно, этот предмет мебели заинтересовал меня особенно сильно, но на столе я не увидел ничего, кроме кожаной папки, ножа для вскрытия писем и корзины для бумаг, прикрытой сверху массивным пресс-папье из оникса. Все это, однако, показалось мне чересчур аккуратным. В углу, за письменным столом, на зеленоватой подставке стоял Аполлон Бельведерский из фальшивой бронзы, но поручиться насчет этого я не могу. Рядом — я говорю «рядом» для человека, сидящего за столом, прямо перед глазами — висела фотография мраморной скульптурной группы. Снимок был сделан спереди. В глаза бросался задрапированный тканью скелет, толкавший впереди себя обнаженную женщину. Видимо, для того, чтобы она не убежала, скелет держал непосредственно перед ее животом лезвие косы, острием к коже. Стоило женщине шагнуть вперед хотя бы на ширину ладони, как она была бы неминуемо разрезана пополам на уровне пупка, и это было бы весьма прискорбно, ибо женщина была чудо как хороша. Впрочем, на противоположной стене — и этого надо было ожидать! — висела известная гравюра, изображающая бородатого врача, сидящего с задумчивым видом у постели больной девушки. Или девушка уже умерла? Я до сих пор не пришел к однозначному выводу.

Как бы то ни было, подумалось мне, от бомбежек он не пострадал. Да, естественно, не пострадал, да и как иначе, ведь это было бы сущим издевательством над здравым смыслом. Но мне всегда казалось, что он не придает особого значению комфорту. Возможно, конечно, что он сохраняет всю эту старомодную атмосферу в угоду матери, так как она к ней давно и прочно привыкла. Это можно было понять.

Вдруг, совершенно неожиданно, я почувствовал, что на меня сзади буквально пышет жаром. Оказалось, что прямо за моей спиной стояла высокая, почти до потолка, коричнево-желтая кафельная печь. Когда я обернулся, с печки мне лукаво улыбнулся живописный плиточник в шляпе с пером. Лично мне даже в голову не могло прийти топить сейчас печку — стояло начало мая. Но здесь печь топили на ночь: такая громадина не могла быстро остыть.

Я бы с огромным удовольствием посмотрел из окна на двор, но не решился; к тому же я наконец услышал доносившиеся из спальни голоса. Его мать могла в любой момент вернуться в гостиную. Я прислушался. Обмен репликами показался мне весьма оживленным.

— Оставь меня в покое, — произнес мужской голос. Я явственно представил себе, как он неуклюже переворачивается в постели и натягивает одеяло на голову.

— Последний раз повторяю, — ответила его мать, — тебе уже давно пора вставать.

— Я тебе еще раз говорю, — прорычал первый голос, — мне все это уже осточертело. Посмотрим, как они обойдутся без меня. Я не встану, я хочу выспаться. Все, разговор окончен.

Было слышно, как мать подошла к приоткрытой двери. Очевидно, она уже взялась за дверную ручку, но, подумав, обернулась и с горечью произнесла:

— Ты — копия своего отца.

Было слышно, как полетела на пол подушка, пружины кровати яростно взвизгнули и кто-то рывком поставил босые ступни на пол. Его мать вернулась в гостиную и закрыла за собой дверь. Времени на обдумывание последней фразы у меня не осталось.

— Сейчас мой сын выйдет, — сказала она. — Он все время сильно занят, иногда до глубокой ночи, и очень устает. Поэтому утром я даю ему возможность немного понежиться в кровати.

Она села на один из стульев, надела очки и взяла с дивана рукоделие.

— У вас очень уютно и тепло, — заговорил я, ибо плохо переношу молчание, а так как она не возразила, то я продолжил: — Какая чудесная старая печь! В эту холодную зиму она, наверное, здорово вас согревала.